— Почините мой компьютер!

— Готово, мэм.

— Почините мою машину!

— Можете ехать, сэр!

В ту завершающую неделю учебного года я впервые в жизни всерьез спорил с родителями. В итоге они вызвали меня к себе в кабинет, словно собирались объявить об увольнении, и усадили перед столом.

Оба они сидели в кожаных креслах, за ними уходили под самый потолок книжные стеллажи. Прямо над головой мамы я разглядел Библию в кожаном переплете, над которой я плакал в свой первый день в Осни, когда Лоам сломал мои очки — сломал их в первый раз. Первый из многих-многих разов. Меня травили три года. Пора с этим покончить.

— О’кей, лапонька. — Мама не столько заговорила, сколько испустила тяжелый вздох. — Мы предлагаем компромисс.

Уже хорошо: всю неделю мне не удавалось стронуть их с места. Я подался вперед. Теперь настала очередь отца.

— Мы готовы позволить тебе уйти из школы и начать работать.

Я вскинул в воздух кулак. Словно победитель спортивных состязаний:

— Йееееес!

— Но у нас с папой есть условие, — вмешалась мама.

Я снова откинулся к спинке стула.

— Какое?

В принципе, я бы на что угодно согласился, лишь бы не попасть больше в школу Осни.

— Та летняя школа «Подготовки к жизни», на которую ты записался, — напомнил папа. — Ты должен туда поехать.

Я-то совсем забыл. Перед экзаменами я согласился поехать в этот дурацкий лагерь, где-то за океаном. Я бы куда угодно записался, ведь я собирался уйти из школы, но я же не собирался туда взаправду. Наверное, папа без труда прочел все это на моем лице.

— Мы уже все оплатили, и тебя там ждут. И мы надеемся, лагерь поможет тебе взглянуть на ситуацию под другим углом. Там в игровой форме учат работать в команде, учат вниманию к другим, сотрудничеству.

— Твои родители не слепые, — добавила мама. — Мы знаем, что тебе в школе было нелегко.

Впервые она дала мне понять, что они все-таки догадывались о том, что со мной творилось. Я почувствовал, как вай-фай набрякает у меня на лбу. Надо бы пошутить, а то расплачусь.

— Очень мягко сказано.

— Поэтому мы хотим, чтобы ты поехал в лагерь. Попытался сблизиться с этими ребятами. Дай им шанс.

Я не стал говорить им, что «эти ребята» не заслуживают шанса и с ними не сближаться надо, а бежать от них подальше. Я спросил только:

— Если я поеду, что дальше?

— Через две недели мы встретим тебя в Лос-Анджелесе. У нас тоже закончится летняя школа, и мы проведем каникулы все вместе, в Штатах. Поедем в Пало-Альто.

Пало-Альто я почти не помнил, но каникулы с родителями! Боже, как я в этом нуждался!

— И в сентябре вы не заставите меня снова идти в школу?

— Нет. Если ты сам не захочешь — нет, — ответил папа. — Если лагерь не поможет и у тебя не появятся друзья, тогда мы позволим тебе бросить школу.

Он снова поправил очки.

— Две недели. О большем мы не просим, Линк.

Я с трудом вникал в их слова: значит, я получу то, чего добивался?

— Больше не надо надевать форму, переходить мост, входить в те ворота? Никогда?

— Нет — если ты сам не решишь вернуться.

Я прикинул. Две недели лагеря, и на том я расстанусь со школой. Ерунда, в общем-то, я протянул три года. Лагерь под присмотром, там есть взрослые, я смогу держаться подальше от придурков, не переть на рожон. И потом буду свободен.

Я протянул руку.

— Уговор, — сказал я.

Родители переглянулись и по очереди торжественно пожали мне руку. Мне казалось, я одержал победу. Только вот почему они выглядели такими… ну, довольными?

Следующие дни я паковал вещи. До того момента я не обращал внимания на письма о летнем лагере и не ходил на собрания, я же не собирался туда ехать. Это как если бы Эдмону Дантесу сказали, что к замку Иф будут пристраивать изумительный новый флигель, не хочет ли он взглянуть на чертежи? Но теперь мне пришлось во все это вникать. Мы должны были долететь до Анджелеса и оттуда на небольшом самолете добраться до какого-то острова в Тихом океане, где нас ожидал «спортивно-досуговый лагерь». Я больше рассчитывал на досуг, чем на спорт — водяные горки и массаж как раз по мне. А что касается пляжного волейбола под палящим солнцем — спасибо, не надо. Судя по всему, этот лагерь был более продвинутый, чем прочие вылазки, затевавшиеся в Осно, — тут и обучение сотрудничеству, так привлекавшее мою маму, и рыбалка в лодках со стеклянным дном, и всякое такое. Вроде неплохо. Так что я покорно упаковал свои шорты и безумные гавайки образца семидесятых, доставшиеся мне от папы, — ничего более подходящего для курорта не нашлось. Я сложил в чемодан телефон, айпад, а главное — «Киндл». Что бы ни случилось, при мне всегда будут сто романов, так что я не пропаду.

Я улыбался, прощаясь с родителями в Хитроу, я улыбался всю дорогу до Лос-Анджелеса. И даже в аэропорту Анджелеса, увидев, с кем мне предстоит жить в лагере, я продолжал улыбаться. Разумеется, Лоам, Иган, и Ли, и Флора (в комплекте с новой сережкой в носу). Все те, кто видел меня в худшие моменты моей жизни и конечно же готов был стократ напоминать мне и об этом, и о том, что разглядел меня без штанов. На миг я удивился, почему отсутствуют задушевные дружки Флоры, Смит и Фрай, — без них ей предстояли тяжеленькие две недели, почти как мне, однако я не собирался облегчать ей жизнь, она-то мне жизнь не облегчала. При этой мысли я снова улыбнулся и продолжал улыбаться, когда рядом обсуждали мои гениталии. Если таково условие моей полной и окончательной свободы — ла-а-адно.

В самом распрекрасном настроении я поднялся на борт самолета вместе с Лоамом и всей бандой. Нам выдали дурацкие рубашки-поло в бутылочно-зеленых и золотых цветах Осни и с надписью «Летний лагерь Осни — подготовка к жизни» на спине. Свою рубашку я запихнул в рюкзак. Я бы и в виде трупа не хотел бы в такой оказаться. Но Лоам, которому без спортивной формы не по себе, поскорее натянул эту фигню, а за ним конечно же Иган. Малыши-близнецы по пути в церковь. Я снова улыбнулся. Ничто меня не злило, все только развлекало. Я не утратил улыбки даже тогда, когда эта здоровая дубина привычно вручила мне свою поклажу. Я ведь знал, что через две недели расстанусь и с ним, и с его сумками навсегда.

Самолет оказался роскошный — никогда раньше не слышал об этой компании, «Океанские авиалинии». Кремовые кожаные сиденья, деревянная отделка. Я вообразил, будто и в самом деле стал президентом, лечу бортом номер 1, а эти лузеры — на моем самолете.

О самом перелете я почти ничего не помню. Момент взлета — минеральная вода в бутылке Флоры ложится горизонтально, словно это не бутылка, а ватерпас. Лоам возится с фитнес-браслетом. Пенкрофт скрещивает загорелые ноги под фантастической замшевой мини-юбкой цвета новорожденной мыши. Я был всем доволен. Попросил у стюардессы колу, откинул сиденье и воткнул наушники. Выбрал «Человека Ниоткуда» и нажал кнопку с треугольником. Теперь я мог слушать эту песню без горечи, потому что вскоре я уже не буду Человеком Ниоткуда.