всём этом императрице доложил и получил от неё послание, в котором она упрекала наших единоверцев за то, что они плохо подражали русскому примеру храбрости, мужества и твёрдости, и не захотели извлечь себя из-под ига турецкого порабощения, их собственным духом робости, неверности и обмана, сохраняемого над ними. Меня она хвалила за благоразумность и прозорливость, проявленные в сохранении наших морских сил, так пригодившихся для разгрома турок.

— Что же, — сказал я Дунайке, — пора домой вернуться. Константинополь мы, правда, не освободили, и турок в их степи не выгнали, однако в Средиземное море флоту нашему путь открыли, и армии нашей хорошую подмогу сделали. Авось, не осудят нас потомки!

— Поехали, Алехан, — отвечает он, — а то мне что-то совсем невмоготу: то ли лихорадку подцепил, то ли после взрыва «Евстафия» какое-то потрясение в теле произошло. А дома и стены лечат — надо в Россию возвращаться.

Граф А. Орлов на верхней палубе корабля «Три иерарха» в Чесменском бою.

Художник А.Д. Кившенко

Сдал я эскадру Спиридову и вернулся в Петербург. Встретили меня торжественно, и государыня-императрица милостями своими меня осыпала: был я награждён орденом Святого Георгия первой степени, кроме того, она разрешила мне оставить на всю жизнь при себе кайзер-флаг и поднимать его на кораблях, а также поместить его в своем гербе, а к фамилии моей получил я право присоединить наименование Чесменского. Также медаль выбили особую, на которой под портретом моим была сделана надпись: «Граф А.Г. Орлов — победитель и истребитель турецкого флота».

А когда мир с турками был заключён, получил я за Чесменскую битву четыре тысячи душ крестьян, шестьдесят тысяч рублей, серебряный сервиз и шпагу, украшенную бриллиантами. В заключение всего, в честь Чесменской победы был поставлен в Царском Селе обелиск из цельного уральского мрамора, а в семи верстах от Петербурга выстроена церковь во имя Рождества Иоанна Крестителя, празднуемого в день истребления турецкого флота.

И про табакерку Екатерина не забыла: получил я оную с собственноручным благодарственным письмом её величества, в котором говорилось, что вот вам табакерка, графа Орлова достойная, а на ней изображён памятник, который о вашей славе и заслугах перед Отечеством свидетельствует. Затерялась впоследствии сия табакерка, когда по воле безумного Павла я должен был второпях Россию покинуть…

Фёдор тоже императрицей обласкан был: произведён в генерал-поручики, награждён орденом Святого Георгия второй степени — «за храбрость и мужество, показанные во время одержанной над турецким флотом победы», как в рескрипте было сказано, — и шпагой с бриллиантами. Однако здоровье его не поправилось, из-за чего должен был он в отставку выйти, получив при этом чин генерал-аншефа.

Тогда же прославленный наш пиит Михайло Херасков про Чесменский бой поэму сочинил, где о Фёдоре упомянул:

Фёдор, красотой и младостью цветущийИ первый мужества примеры подающий, С «Евстафием» летел в нептуновы поля. Но ты, младой герой! Уйми своё стремленье, Увеселение ты братиев твоих, Жалей, Орлов, жалейЦветущих дней своих.

Новый заговор против Екатерины. «Княжна Тараканова». Похищение самозванки

До сих пор горжусь своей Чесменской победой, но была у меня победа, которой гордиться нечего: с женщиной сражался.

Случилось это вскоре после войны с турками. Пока наша армия остатки их войск добивала, объявился у нас в тылу, в Оренбургских степях, ещё один самозваный Пётр Фёдорович. Был это беглый донской казак Емелька Пугачёв; о нём долго говорить не буду, ныне его история хорошо известна, но что странно — выпускал он манифесты свои не только на русском, но и на немецком языке, и недурно написанные. Позже выяснилось, что сочинял их сын моего заклятого друга Шванвича, Михаил, о котором я уже говорил, но тогда Екатерине померещилось, что заговор сей был европейскими врагами затеян, чтобы с трона её свести.

Подозрения эти усилились, когда в Европе некая персона также принялась манифесты выпускать, в которых провозглашала себя «принцессой Владимирской», дочерью покойной императрицы Елизаветы Петровны и графа Алексея Разумовского. Сия «принцесса» Екатерину узурпаторшей называла и о своих правах на корону российскую предерзко заявляла. Государыня-императрица розыск произвела, но никто в точности сказать не мог, была ли «принцесса Владимирская» истинной дочерью Елизаветы Петровны или прямой самозванкой.

С Пугачевым императрица кое-как справилась, бунт подавила, однако с «княжной Таракановой», как она сию особу прозвала, поскольку в роду Разумовского таковая фамилия водилась, справиться труднее было, ибо из России её не достать. Вот Екатерина и решила на меня эту задачу возложить; так всегда было — в самых трудных случаях не я искал, а меня искали, не я просил, а меня просили, — и теперь просительницей оказалась наша самодержавная императрица.

Нужды нет, что место Григория при ней Потёмкин уже занял, — без графа Орлова всё равно не могла она обойтись!

* * *

Приняла меня Екатерина в малом кабинете, где она обычно доклады выслушивала; я невольно подумал, что в личных её покоях теперь Потёмкин обретается.

— Как живётся-можется, граф Алексей Григорьевич? — спросила она полушутливо. — Завидую я вам иной раз: ни семьи, ни детей, семеро по лавкам не сидят.

— Вам тоже, ваше величество, семь ртов кормить не приходится, — в тон ей ответил я.

— Ах, граф, каши на всех хватило бы, но как говорят: «Кашу свари, да ещё и в рот положи»! Младшенький мой, коего ты восприемником был, ленив, учиться не желает, ни к чему расположения у него нет, а старший на мать волком смотрит, мечтает место моё занять, — пожаловалась она. — С мужем мне вовсе житья не было, а ныне его тень меня преследует: то там, то сям самозванцы объявляются. А ныне кузиной самозваной я обзавелась: княжна Тараканова называет себя дочерью тётушки моей Елизаветы Петровны.

— Самозванцы и раньше появлялись, чего беспокоиться? — сказал я. — С ними просто поступали: камень на шею, и в воду!

— Но иногда самозванцы на трон усаживались, — возразила императрица, — к чему и княжна Тараканова превеликую охоту имеет. Ездит она по всей Европе, союзников себе ищет, грамотки прельстительные рассылает; не пора ли, граф, бродяжку сию под крепкий замок поместить?

— Прикажите, ваше величество, и вам её из-под земли достанут, — говорю.

— К вам я хотела обратиться, Алексей Григорьевич, но не с приказом, а с просьбой, — смотрит на меня императрица. — Кто лучше вас сделает?..

— В России много ловких людей, отчего же вы ко мне обращаетесь? — возражаю я.

— «Умного не обманешь, только себя потеряешь», — говорит императрица, — поэтому без утайки вам скажу: есть две причины, граф Алексей Григорьевич. Первая — с тех пор, как