Ника решительно повернулась, вошла в дом. Через полчаса она уже выезжала за ворота, соображая на ходу, в какое место податься. Вспомнила вдруг, что на въезде в город открылся большой претенциозный торговый центр, и отзывы о нем вроде хорошие. Вот и отлично, и замечательно. Можно не тащиться в душный центр города, не торчать в пробках. Лишь бы там парковка была приличная.

Все сложилось довольно удачно. В здании торгового центра было малолюдно и прохладно, и музыка в магазинчиках-бутиках играла тихая и достойная, и не попалось ни одной нахально-навязчивой продавщицы. Научились, наконец, не навязываться.

В подарок Ника присмотрела старинный серебряный перстень с темным гранатом — свекровь любила такие вещи. Говорила, что серебро мудрее золота хотя бы потому, что не бахвалится и в цене уступает ему дорогу. Бахвальство выскакивает вперед, суетится и бьет себя в грудь, истощая душевное равновесие, а мудрость не хлопочет, но смотрит со стороны, исполненная достоинства. Вот бы еще серьги в комплект подобрать… Чтобы достоинства было больше.

Ника хотела посоветоваться с Севой, но телефон у него все время был занят. Что ж, можно и подождать, когда освободится, в кафе посидеть. Интересно, а кофе у них какой? Судя по запаху — вполне приличный.

И кофе не подвел, и пирожное с вкраплениями свежих фруктов тоже понравилось. И диванчики в маленьком кафе вполне комфортные, можно даже откинуть голову на высокую спинку, закрыть глаза… Посидеть, послушать приятную расслабляющую музыку. Не перекус, а настоящая медитация получилась.

Но внутри опять шевельнулось что-то. Будто сигнал тревоги: открой глаза…

Открыла. И что? И ничего. Пустое кафе, бармен за стойкой застыл угодливым изваянием в ожидании очередного посетителя. Официантка тщательно протирает соседний стол влажной салфеткой. Откуда тревога взялась? Вот же странные ощущения, с утра покою не дают…

Ника снова закрыла глаза и вздрогнула, поняв, откуда пришла тревога. Официантка! Так сильно на Томку похожа… Но ведь ерунда, откуда здесь Томке взяться? И вообще, чего вдруг о Томке вспомнила? Сколько лет прошло. С той памятной, тщательно спланированной Маргаритой Федоровной «обиды» они и не виделись, разошлись по своим дорогам.

Прищурилась, разглядывая официантку. А чего разглядывать, если та спиной к ней стоит? Нет, не Томка… Томка бы себя до такого безобразия не довела. Спина квадратная, талия отсутствует. Стрижка дешевая. Да чтобы Томка… Да никогда… Но откуда взялось это щемящее в груди знание, неприятное узнавание? Неужели и впрямь?..

Вот официантка протерла стол, повернулась. И в упор глянула на Нику исподлобья. И так и ожгло внутри — Томка! Да, это она! Да не может быть!.. Помяни с утра лихо, а оно уже тут как тут. И прямо к ее столу направляется…

— Привет, Ника. Узнала меня, да? Я думала, не узнаешь.

Томка так же усердно принялась протирать и ее стол, мельком глянув на бармена. Ника, сглотнув удивление, проговорила тихо:

— Да, я с трудом… Том, это правда ты? Так изменилась, и не узнаешь… А что ты здесь делаешь, Том?

— Не видишь, что ли? Работаю.

— Здесь?! Ты здесь работаешь официанткой?

Томка отпрянула, глянула почти с ненавистью. Хотя, скорее, это было затравленное отчаяние, сверкнувшее через накопленную слезу. Нике стало ужасно неловко за свой вопрос, и она засуетилась с вежливой жалостью:

— Да ты садись, Томка, садись. Давай поговорим. Ты прости меня, что я так некрасиво удивилась. Садись!

— Нет. Нельзя мне, я ж на работе. Но если хочешь поговорить… Через час моя смена закончится, я спущусь на этаж ниже, в другое кафе. Подождешь меня там?

— Конечно! Конечно, подожду! Времени у меня навалом! — торопливо закивала Ника.

— Ну все… Там и поговорим.

Томка отошла от стола, на ходу аккуратно складывая салфетку, исчезла за барной стойкой. «Наверное, у них там подсобное помещение…» — рассеянно подумала Ника, допивая остывший кофе.

Времени хватило, чтобы дозвониться до Севы и обсудить с ним приглянувшийся подарок для Маргариты Федоровны. Хотя и обсуждать ничего не пришлось. Как всегда, Сева одобрил покупку авансом, сказав, что жена у него большая умница и вкус у нее отменный. Перстень великолепно смотрелся в бархатном нутре дизайнерской коробочки. Маргарита Федоровна останется довольна.

Томка ждала Нику в кафе этажом ниже, за столиком в дальнем углу. Смотрела исподлобья, молчала. Потом усмехнулась нервно:

— Не сразу меня узнала, говоришь? Что, так сильно изменилась?

— Нет, что ты… Ну не то чтобы…

— Ладно, не трепещи жалостью, сама знаю, что на быдловатую бабу стала похожа. Я и сама себя ту, прежнюю, довольную и холеную, уже и не припомню. Так что все нормально, не суетись. Ты есть будешь? Тут чебуреки неплохие делают.

— Нет, я не хочу.

— А что, чебуреки тебе нынче не по статусу?

— Нет, почему? Ты же помнишь, я никогда не была привередлива. Просто сейчас не голодна.

— Да ладно… Говорю же, не суетись. Вижу, что не по статусу. И вижу, что правильной едой заправляешься, тесто с мясом не ешь, за здоровьем следишь. Вон кожа какая… Ни единой морщинки… А личного диетолога в штате не держишь, нет?

— Том… Если тебе неприятно меня видеть, я могу уйти.

— Ладно, не обижайся. Я ж не со зла, я от обиды на жизнь. Очень круто она со мной обошлась, жизнь-то. А ты и впрямь ничего выглядишь. Видно, что хорошо живешь. Худенькая, подтянутая, ухоженная. И платьице из дорогого магазина, и цацки достойные. Что, Сева твой старается, добычу в зубах приносит?

— Мы вместе с ним стараемся, Том. Работаем много. Ничего просто так не дается.

— Да, это ты хорошо сказала, верно. Ничего просто так не дается, за все надо платить. Вот я, к примеру, заплатила уже. Сполна. Так заплатила, что жить не хочется. Иногда думаю — а может, вообще окончательный расчет произвести, и дело с концом.

— Ну Том! Что ты говоришь, прекрати. Расскажи лучше, что у тебя случилось. Может, я смогу чем помочь?

— Да чем ты мне можешь помочь? Господи… Ты ж моего мужа умершего не воскресишь…

— Он умер? Давно?

— Два года назад. Скоропостижно скончался. Вроде и на здоровье не жаловался, и вдруг бац! — инфаркт… «Скорая» до больницы не успела довезти. Похоронили с помпой, я ревела белугой. Да если б я знала, что он со мной так… Ни слезинки бы не пролила.

— А как он с тобой? Что случилось-то?

— Да ничего особенного, в общем и целом. Просто эта сволочь… Прости меня, господи, что я так о покойном… Просто он успел завещание настрочить, а я об этом даже не знала. Жила себе, порхала, как бабочка — ни сном ни духом… Он клялся в любви, а я уши распустила и верила. Но, как оказалось, любовь любовью, а все остальное — извини-подвинься. Он же все, что у него было, в завещании детям отписал, гад. Видите ли, муки совести все эти годы ему покоя не давали.