* * *

А ведь притянуло. Маргарита Федоровна как в воду глядела. Хотя лихо притянулось вовсе не из той воды, в которую нужно глядеть… И не притянулось, а само пришло, ровно через две недели после того памятного разговора. Вернее, позвонило среди бела дня.

У Ники дрогнуло сердце, когда на дисплее высветился незнакомый номер. Хотя мало ли кто мог звонить, номер телефона имел статус рабочего и общедоступного. Потенциальный клиент, например. Если так после каждого звонка вздрагивать, от сердца ничего не останется. И тем не менее…

— Здравствуй, Ника. Это я. Узнала?

Еще бы она не узнала. Столько лет прошло, а голос ничуть не изменился. И так же на нее по-действовал ошеломляюще, будто душа вскрикнула на самой отчаянной ноте и затихла.

— Здравствуй, Антон. Откуда ты взялся?

— Странный вопрос… Будто я умер и с того света тебе звоню. Я не умер, Ника, я жив и здоров и очень по тебе скучаю. И всегда скучал. И помнил. Да ты и сама знаешь.

— Ничего я такого не знаю и знать не желаю, Антон. И вообще, откуда у тебя мой номер телефона?

— Тоже странный вопрос, Ника. Ты не забыла, что мы в одном классе учились? Нетрудно было сделать пару звонков одноклассникам, чтобы узнать твой номер.

— Понятно… Ты надолго приехал?

— Надолго, Ника, надолго. Давай встретимся, я все тебе расскажу.

— Нет! Нет, я не могу.

— Почему?

— Не могу, и все! И вообще, зря ты позвонил.

— Но мне очень нужно поговорить с тобой. Просто поговорить, Ника. Я же не прошу ничего особенного.

— Нет… О чем нам с тобой говорить, сам подумай? Тем более я и впрямь не могу, совсем нет времени.

— Ты боишься? Скажи, ты боишься, да?

— Ничего я не боюсь. Просто не надо нам с тобой встречаться и разговаривать не надо.

— Почему?

— Не надо, и все… И хватит, Антон, что мы по одному и тому же кругу?.. Все, я отключаюсь, извини.

— Все-таки ты боишься, Ника. Иначе пришла бы.

— Я не приду.

— А я все равно буду ждать тебя на нашем месте. Ты ведь помнишь про наше место? Конечно, помнишь, я знаю, можешь не отвечать. Значит, завтра в три.

— Я не приду, Антон!

— Я буду ждать. Завтра в три, запомнила? Все, до встречи.

Телефон вежливо тренькнул, давая сигнал отбоя. Ника долго еще смотрела на пустой дисплей, пытаясь прийти в себя и понять, что же произошло. Хотя чего там понимать? И без того все ясно. Произошла ужасная вещь — она потеряла душевный покой, эту великую ценность, с которой комфортно жила последние годы. Счастливо жила. Без проблем. И успела привыкнуть, и даже решила, что так будет всегда. Не надо было привыкать-то. Надо было вокруг душевного покоя забор городить, неприступную крепость строить, охранников с оружием по периметру выставлять. Может, и не потеряла бы тогда. А теперь — чего ж? Теперь, как в пресловутой пословице: что имеем — не храним.

А может, не потеряла? Может, ну его, этот звонок? И «наше место», и «завтра в три» — ну его к лешему? Не было никакого звонка. Надо попробовать жить дальше по принципу «ну его»…

Да только не получилось «по принципу». Да и не надеялась она особо. И саксофон внутри никакими средствами не задушишь и не убьешь, так надрывается, что всю душу наизнанку выворачивает.

— Ника, что с тобой? Ты вирус от Ларисы не подхватила часом? — испуганно проговорил Сева, заглянув к ней в кабинет. — Говорил я этой Ларисе — отлежись дома, не надо умирать с отчетом на амбразуре, не достойна налоговая инспекция таких жертв…

— Да брось, никакого вируса я не подхватила. Немного устала, и все.

— Ну да, немного устала! Ты глянь на себя в зеркало, глаза больные совсем! Давай-ка езжай домой. Точно, наверное, вирус подхватила.

— Да, я поеду, пожалуй. Все равно не соображаю ничего.

— Сама доедешь?

— Да, конечно.

— Приедешь и сразу в постель, поняла? Я маме позвоню, она Матвея из школы встретит.

— Да.

Дома Ника послушно легла в постель, накрылась с головой одеялом. За окном уютно шуршал сентябрьский дождь, свежий воздух гулял по спальне… На какой-то миг душа обманулась, и стало хорошо… И даже тревога внутри затихла, и сердце стало биться ровно, спокойно. А потом опять началось…

Вместо тоскливого саксофона в душе зазвучала песня, грустная и надрывная… И откуда взялась, никто не просил…

Ну вот что, что не узнаешь? Как жить без любви? Да что она такое, эта любовь? Обман и предательство? Нет, не-е-е-т… Любовь — это другое. Это забота, это уважение, это ребенок, это милейшая Маргарита Федоровна, это общий счастливый дом. Да, счастливый, черт побери! И не надо в этой любви никаких страданий и песен, а надо дело делать, и жить, и радоваться. Слышишь, ты, душа неразумная? Ну что ты опять мне поешь?!.

Ника отбросила одеяло, села на постели — невозможно больше эту муку терпеть. Надо отвлечься как-то.

Ага, внизу голоса зазвучали… Маргарита Федоровна что-то говорит Матвею, он ей со смехом отвечает. Хорошо им, весело. А она сейчас возьмет и спустится к ним с кислым лицом, с пресловутой «Вьюгой» внутри… Нет, лучше не надо. Лучше обратно лечь, одеялом укрыться. Может, удастся заснуть.

Так и промаялась Ника до вечера в непонятной дремоте. Слышала, как заглянул в спальню Сева, тихо постоял на пороге, потом так же тихо закрыл дверь. Потом уснула все-таки, а когда открыла глаза, поняла, что еще раннее утро и Сева посапывает на своей половине кровати. Ника долго смотрела на его лицо, даже во сне доброе.

Сева. Любимый. Прости меня, пожалуйста. Прости за саксофон, за «Вьюгу». Ну ничего не могу с ними поделать, сами звучат и поют… Но я тебе обещаю, я соберусь с силами, с разумом, я справлюсь.

Утро выдалось чудесным, солнечно-золотым, будто и не было вчерашнего дождливого дня. Завтракали на веранде, и запах кофе смешивался с запахом сырой земли и влажных опавших листьев. Сева поглядывал на Нику осторожно, наконец, решился спросить:

— Ну как ты? Лучше тебе?

— Да, лучше. Все нормально, Сев.

— Ну, не знаю, как уж там нормально. Ты так стонала во сне. Я думал, у тебя температура высокая.

— Все хорошо, я с тобой на фирму поеду. Работы много, да и отчетные сроки никто не отменял, между прочим.