— Супер! Чем ты еще недовольна? С первое по восьмое апреля он будет лобызать твои ягодицы среди снегов!

— Но, по-моему, даже в Финляндии в это время уже снега нет…

— А по-моему, ты слишком серьезна, Снежная Орхидея! Отвечай, он же видит, что ты сейчас на сайте!

— Видит. Вот следующее письмо как раз об этом: «Любимая! Что же ты молчишь? Я же вижу, что ты здесь. Наконец-то! Я так скучаю! Ну хоть одно слово! Неужели я тебя обидел чем-то? Скажи! Тысяча извинений! Тысяча роз к твоим ногам»! И для иллюстрации — картинка с розами…

— Ну нормально, отвечай!

— Марта, он спятил. Пока мы с тобой говорим, он прислал мне еще штук десять с извинениями, причем в стихах, и картинками разных букетов и клумб! Слушай последнее, только что пришло: «Умоляю, ответь, я готов прилететь и прощенья молить у колен. Без тебя мне не жить, без тебя моя жизнь — прах и тлен».

— Слушай, замечательные стихи! Рифма нормальная — у колен и тлен. Ритм выдержан. Чего тебе еще надо? Обычно все любовь и кровь рифмуют, а тут вон как оригинально!

— Марта, ты не понимаешь. Мне через час встречать его у фирмы и везти опять к…

— К царевне Будур? Понимаю, очень даже. Вот увидишь, он сам сядет за руль и не станет приставать к тебе.

— Да это понятно. Вот как мне теперь себя с ним вести, у меня же это все вертится в голове — пяточки, ягодицы белосне…

— Значит, так! Пиши ему ответ. Я диктую: дорогой…

— Ты уверена?

— Пиши-пиши! У тебя час остался, чтобы собраться и еще доехать до его конторы, а ты тянешь. Пиши: дорогой мой Даниель! Любимый! Един…

— Боже…

— Что «боже»? Это не ты пишешь, а Вивьен! А для нее он любимый и единственный. Написала? Так. Каждую минуту думаю о тебе. Восклицательный знак. Можно два или три. Прости, был очень трудный день и никакой возможности уединиться за компьютером. Ты ведь меня понимаешь. Скобку, закрывающую поставь и многоточие.

— Скобку-то зачем?

— Улыбка получается! А если поставить двоеточие и скобку, то улыбка с глазками. Посмотри сбоку. Поняла? Это такие компьютерные приемы для оживляжа. Смайлики называются. Я тебя потом научу. Их много. Пишем дальше. И еще надо было срочно уладить договор с одним автором из Европы. А с Европой ведь общение только утром и ночью.

— Это понятно!

— Ты это пиши, чтобы ему тоже понятно было. Прости, что так долго не отвечала, хотя давно вошла дома в Сеть и прочла твои письма. Милый! Я чуть не плакала, но мне надо было покончить с этим договором — несколько раз гоняли его туда-сюда, пока смогла договориться с этим занудой. Милый!

— Уже было. Может, дорогой?

— Нет, милый лучше, чем дорогой. Пусть отложится у него в голове, что он милый. Милый! Какое счастье, что в апреле мы увидимся. Хельсинки! Благословляю этот город! И его пригороды, и отели с маленькими домиками. Камин, снег, медвежья шкура — как романтично…

— Опять скобку-улыбочку поставить?

— Нет. Поставь розу: «собака» от электронной почты, несколько дефисов, закрывающая фигурная скобка и еще дефисов побольше, чтобы стебель розы получился подлиннее.

— Здорово!

— Обожаю тебя! Я буквально чувствую, как твои руки ласкают меня, как твои губы — целуют… Многоточие. Целую тебя тысячу тысяч раз! Твои ласковые губы, твои дивные брови… Ой, ну не надо хмыкать! Не нравятся дивные, пусть будут выразительные. Мочки твоих ушей. Я касаюсь их языком и чуть-чуть покусываю. И кончиками пальцев играю на твоей широкой груди ноктюрн.

— Хм! Путаясь в волосах…

— Неужели он волосатый настолько?

— Нет, так редкие волоски, чуть-чуть. Просто очень смешно, если представить, как пальцы запутались в шерсти на мужской груди и не могут оттуда выбраться.

— Ничего смешного. Посерьезнее. Что он еще любит?

— Догадайся с трех раз. То же, что и все.

— Ф-ф-у-у… Нет! Это пока рано. Сейчас стадия прелюдии.

— Тогда так: я нежно покусываю твои сосочки и катаю в ладонях твои я… Ой! Нет! Очень пошло получается.

— Тогда после сосочков: и глажу твои волосы.

— Он не любит, когда гладят волосы!

— Значит, гладь спину, плечи.

— Сильную спину, крепкие плечи…

— Замечательно! Клади еще одну розу, желай спокойной ночи и отправляй! Тебе через пятнадцать минут надо выкатиться из дому! Забыла?

— Спасибо, Марта. Великолепно! Я вот что думаю. Да погоди ты, не перебивай. Сегодня он наверняка принесет домой свой компьютер и опять будет «работать» ночью. Ты ведь тоже долго не спишь? Я тебя очень хочу попросить. Попереписывайся с ним за меня. А? У тебя ведь все равно лучше получается.

— Ха! Поиграем в Сирано де Бержерака?

— Почему бы и нет? Ты же понимаешь, если я сегодня одновременно с ним буду сидеть за компьютером и ответы ему начнут приходить, а вчера не приходили, он ведь может запросто вычислить что к чему.

— Логично. Ты опять будешь гладить?

— Например. Лишь бы он видел, что мой компьютер выключен. Пожалуйста.

Из сумки очень не вовремя подал голос мобильный. Я его вытащила. Экранчик информировал: «Даниель».

— Ты где? — спросил он.

— Жду лифт. Похоже, немного опоздаю.

— Очень хорошо, что ты еще не вышла! Подожди меня у подъезда. Я уже близко от нашего дома.

Лифт приехал. Я вошла в кабину.

— Ты? Зачем?

— Что за глупые вопросы? Я решил после зубного не возвращаться на работу. Все равно никакого толку. Или, знаешь, чтобы мне не крутиться, дойди до перекрестка, я тебя возле обувного подхвачу.

— Может, ты съездишь без меня? Работы полно.

— Привет! Хочешь, чтобы на обратном пути я в аварию влетел после пыток этой садистки?

— А по-моему, она тебе вчера понравилась. Ты ей глазки строил, кокетничал.

— Не придумывай! Настоящая горгона Медуза. Жду тебя у обувного!

Дождя не было, но воздух переполняла влага. Тяжелая, городская, усиливающая уличные запахи. Лица и волосы прохожих блестели, будто по ним прошлись мокрой губкой. Блестели машины, стекла витрин, блестело все, что только могло блестеть, но та же самая сырость, висящая в воздухе, белесой дымкой смазывала все очертания и делала матовым блеск.

На перекрестке я перешла на противоположную сторону и, чтобы убить время, стала рассматривать букеты на пороге цветочного магазина по соседству от обувного.

Даниель подъехал почти сразу. Распахнул мне дверцу.

— Привет, любимая. Я так и думал, что тебе захочется цветов.