Сначала подмастерья боялись, что рабы начнут предавать друг друга в надежде получить право стать учениками и тогда их ожидает самый настоящий хаос, но Эстен задавила эти предположения в зародыше. Во время прогулки, на которую детей выводили раз в месяц, она, ласково улыбаясь, объявила, что непослушание и попытки добиться поблажек приведут к тому, что Винкейн вернется в туннель. Причем ему будет позволено прихватить с собой его игрушки. После ее слов дети примолкли, а в их практически слепых глазах появился ужас.

Омет не слишком сочувствовал детям-рабам — его собственная жизнь тоже была несладкой, — но даже его возмущала жестокость Винкейна. Он спускал вниз ведерко с едой, две дюжины грязных рук с нетерпением хватали его, а там лежали две жесткие горбушки и обрывки веревки. Омет холодел, несмотря на жар пылающих печей, когда слышал высокий, пронзительный хохот Винкейна, который приходил в неописуемый восторг от возмущенных воплей детей.

Всякий раз, когда Винкейну выпадало поднимать наверх рабов для ежемесячной прогулки и специальной кормежки, по крайней мере половина из них была в ссадинах и синяках: новый ученик раскачивал подъемник, и тот ударялся о стены, или же он «случайно» ронял кого-нибудь, а потом наступал на несчастного. Крики боли не стихали, пока он с тычками и подзатыльниками раздавал пищу, полагавшуюся рабам всего раз в месяц. Все обвинения Винкейн выслушивал с самым невинным видом, словно был совершенно ни при чем. Но больше всего пугало Омета то, как сверкали глаза Винкейна, когда несчастного раба, посмевшего возвести на него «напраслину», секли в наказание за проступок. Порой Омета охватывало сильное желание подстеречь Винкейна и столкнуть его обратно в шахту.

Тот зашел настолько далеко, что — в качестве шутки — обстриг волосы Омета, пока тот спал. Всю ночь Омету снились кошмары, будто Винкейн стоит над ним с ножом в руке и ухмыляется, а когда он проснулся, оказалось, что мерзавец обкромсал его длинные волосы, и теперь они неровными прядями торчали в разные стороны. Сначала Омет хотел задать негодяю взбучку, но потом решил, что не стоит привлекать внимание Эстен — даже если он победит в драке. Он проглотил обиду и обрил голову. Оказалось, так даже лучше: не жарко около печей.

Единственную ошибку Винкейн совершил, когда решил помочиться в ведро с питьевой водой, прежде чем спустить его вниз, — видимо, он решил, что это очень смешно. Он стоял спиной к двери и не заметил, как вошла Эстен, явившаяся с очередной проверкой. В Ярим-Пааре считалось преступлением зря расходовать воду, и, хотя Эстен сама постоянно нарушала законы, очевидно, к этому она относилась серьезно.

Она схватила Винкейна сзади за уши и так сильно дернула, что чуть не оторвала их, а затем надавала ему пощечин. Винкейн сделал соответствующие выводы и больше не повторял своей шутки — по крайней мере, на глазах Омета, — хотя явно не почувствовал никакой боли.

Даже то, что можно было бы принять за положительное качество Винкейна, рано или поздно все равно оказывалось грязной проделкой. В отличие от других учеников, Винкейн беспрекословно вытаскивал тела маленьких рабов, умерших в туннеле, чтобы отнести их в печь в то крыло фабрики, где спали подмастерья.

Эстен приказала использовать для кремации вторую печь, ту, с которой работали старшие ученики, после того как один из рабов попытался бежать во время ежемесячной прогулки. Эстен швырнула его в самую большую печь для обжига и захлопнула дверцу. Запаха почти не было, но формы пострадали от дополнительной влаги, и шесть рядов изразцов безвозвратно испортились. С тех пор Винкейн относил тела детей-рабов в печь, находившуюся в дальнем крыле. Как-то раз Омет пошел посмотреть, что так задержало Винкейна, и его чуть не вырвало, когда он увидел, какой ритуал тот устраивает перед сожжением тела.

К счастью, в последнее время умер только один ребенок из рабочей команды; эта партия оказалась достаточно крепкой. За пределами фабрики никто никогда не говорил о туннеле, это запрещалось под страхом смерти. Добыча глины и изготовление посуды и изразцов, не прекращавшиеся даже ночью, являлись лишь фасадом для той тяжелой каждодневной работы, которой отдавали все силы и они, и дети-рабы.

В передней части фабрики, в вестибюле, находилась небольшая кузница и несколько печей для обжига керамики, там делали плитку и посуду, которые затем продавали по всему Яриму и Роланду. Здесь работали ученики первого и второго года, они учились смешивать исходные материалы, подправлять формы и доставать тяжелые плитки из маленьких печей.

В задней части фабрики, за тяжелыми двойными дверями, шла настоящая работа. Там стояли большие печи и чаны. Сюда допускались только ученики третьего, четвертого и пятого года. Они здесь жили и работали, делая дренажные трубы и плитки для мостовых.

Художественные изделия производились в двух крыльях здания, где жили подмастерья, а также ученики шестого и седьмого года, которые заканчивали обучение под руководством опытных мастеров, постигая секреты архитектурных чертежей и ручной росписи фарфора.

Во время четвертого года обучения Омет недолго служил одним из надсмотрщиков, в чью обязанность входило следить за работой учеников первого и второго года. Он очень быстро усвоил самый главный урок: не жалей кнута, имея дело с теми, кто стоит ниже тебя на иерархической лестнице. Те несколько месяцев были очень легкими, и Омет с нетерпением ждал возможности вернуться к обязанностям надсмотрщика, когда закончится его пятый год ученичества.

Раньше профессия, которую он готовился получить, была для него призванием. Теперь же он ненавидел плитки и изразцы, ненавидел тяжелую работу у печей, ненавидел красную глину, от которой руки приобретали цвет засохшей крови.

А еще Омет ненавидел нового ученика.

Голос Эстен эхом отразился от стен шахты:

— Готово.

Омет продолжал собирать оловянные тарелки из грязных рук рабов, краем глаза наблюдая за тем, как два подмастерья бросились к колодцу и опустили туда палку с крюком.

Через минуту появилась голова Эстен, один из подмастерьев протянул хозяйке руку и помог ей вылезти наверх. Она соскребла кусочки глины, прилипшей к простым черным брюкам и рубашке, в которых она всегда являлась на ежемесячную инспекцию, и тряхнула длинной черной косой. Ее лицо озарила сияющая улыбка, когда она повернулась к дюжине окруженных вооруженными подмастерьями оборванных рабов, жавшихся к дальней стене.

— Вы неплохо поработали, ребята, очень даже неплохо, — ласково проговорила она.

Глаза детей на темно-красных лицах — единственное, что можно было рассмотреть в свете горящих печей, — оживились.

Она подошла к мешку, который оставила возле двери, подняла его и вернулась к рабам. Дети постарались еще сильнее прижаться к стене. Эстен открыла мешок, вытащила оттуда горсть конфет и бросила их дрожащим детям. Тут же поднялся страшный крик, и она радостно рассмеялась.

— Какие они милые! — сказала она и наклонилась, чтобы получше рассмотреть малышей. — Омет, а где Тидд?

Омет почувствовал, как в горле у него мгновенно пересохло.