страна пыталась усидеть на двух стульях. Оказалось, что мы сидели между советским прошлым, и столь же безрадостным будущим. Денег не хватило на всех, а власть оказалась достойной тех инвектив, которые обращали к ее советской предшественнице.

Межвременье как ничто иное подрывает столь немилую теоретикам постмодерна линейную модель истории: в 1993-м прошлое еще не умерло, а будущее уже народилось. Это был год, когда уже все появилось: Кастанеда был в моде, Пелевин был напечатан, Гагарин-party отгремело два года назад, в интернете на SCS / SCR вовсю кипели словесные баталии, и даже национал-большевистская партия* уже возникла. Но Курёхин был еще жив и Бродский тоже.

В 1993 году в маргинальном состоянии оказались буквально все сословия — включая тех, что контролировали деньги и власть. Или думали, что делают это. Они заблуждались. Миллионеры в вытертых джинсах влетали на «конкретные деньги», меценаты подсаживались на кокаин, банкиров отстреливали, как в американском кино, которое многие из них так любили. Кому-то посчастливилось убежать.

В 1993-м еще рассказывали, как съездили в Дамаск, Европу и Америку; в конце 1990-х все чаще слушаешь другие рассказы: «Теперь меня зовут Вася Пупкин. Я иногда захожу на кладбище и смотрю на могилу, где написаны мои настоящие имя и фамилия. Знаешь, очень успокаивает». Постепенно привыкаешь замечать висящие на видном месте портреты еще живых людей, во избежание вопросов заключенные в траурную рамку, а потом получать от них письма с анонимных электронных адресов, в которых они, не ставя своей подписи, сообщают, что живы-здоровы и найти их просто, «до Шереметьево-2, потом самолетом и немного автобусом». Вероятно, это четвертая волна эмиграции — эмиграции неубитых — и тут снова вспоминается анекдот про еврея, который все мотался из Израиля в Россию, потому что ему нравилось посередине. Девяносто третий год и есть она самая, наша золотая середина. Но, на нашу беду, или счастье, нет самолетов, которые летают в прошлое.

Подруга не зря обрывала цитату, у Бродского дальше: «Потом везде валяются останки. / Шум нескончаемых вороньих дрязг».

* В 2007 году НБП была признана экстремистской организацией, а ее деятельность на территории РФ запрещена. — Примеч. ред.

Константин Мурзенко

кинорежиссер, сценарист

*1969

Отмороженные

Зима была холодной и снежной, лето душным, про весну и осень не помню.

У моего дома открылся новый супермаркет.

Не в пример своим предшественникам, именовавшим себя «Магазин 24», он уже сильно «взрослый» — в нем есть все и всегда, чисто, просторно и прохладно, продавщицы хотя и тормозят, но никогда не повышают голоса, охранники смотрят на всех с одинаковым подозрением, но коли обращаются с вопросом, то начинают со слов: «Извините за беспокойство». Откровенных бомжей, забредающих погреться и что-нибудь украсть, они пасут не меньше пятнадцати минут, перед тем как с теми же словами вывести вон.

Он кажется неимоверно большим, но на самом деле просто очень длинный — параллельно движущийся троллейбус делает остановки в начале и в конце.

И в нем принудительно играет радио, как в фильмах про блокаду. Но не щелчки метронома в presto, а поп-музыка, по преимуществу отечественная — forte, 4 / 4, ля-минор против до-мажора — в этом году у отечественного шоу-бизнеса пора нестерпимо буйного цветения.

В самом зените — раскрывается главный бутон — многочисленные девичьи вокальные группы.

«Стрелки», «Шиншиллы», «Блестящие» — вообще, уместнее были бы метафоры из области фауны, а не флоры. Есть еще какие-то менее западающие в память конкурентки — их очень много, и они очень основательно давят на голову — назойливо визжат дурными голосами среди milkshak’ов в магазинах и неловко крутят плоскими животиками в мелкоразмашистом урбанистическом groov’е по телевизору.

Даже толчковые для этой моды Spice Girls — и те не очень приятные, но сделаны с качеством немалого труда, а главное — агрессивны и тем вызывают подспудное уважение. Соотечественницы берут традиционным обаянием бездарного рас******ства, агрессию подменяют навязчивостью и западают в память специфическим раздражением оскорбленной чувственности.

Слово «взрослый» входит в широкое обращение одновременно с модой на девичьи вокальные коллективы.

Как идея «взрослость» внушает даже некое подобие спокойствия своей безусловной позитивностью. Но в деталях разочаровывает: лишена бабелевского смака минувших двух пятилеток.

Еще в 1995-м наворачивали типовые арки в расселенных (нередко собственными усилиями) коммуналках и, сидя в fast-food’е, громко говорили по радиотелефону: «Слушай, здесь не голодные сидят — на пять тонн не заводимся».

К 1997-му «взрослые» о голоде забыли, в fast-food’е их не встретишь, и не заводятся они вовсе. Считается, что они вовсе не останавливаются.

Они живут высокими интересами, у них не «тонны», «дольки» и «истории», а профиты, проценты и проекты. Метраж жилой площади и объем двигателя автомобиля они определяют «по статусу», голос на людях не повышают и о делах по радиотелефону не говорят.

В массе своей они тоже агенты тотального атлантистскомондиалистского заговора. Ну и правда, не классифицировать же их как буржуа.

Мондиалистский заговор — это из очередного непродолжительного всплеска моды на геополитическое арго, «Лимонку» и НБП. На сей раз причина не в шумном их появлении, как в 1993-м, и не во фрондерстве известных фигур, как в 1995-м, а в достижении радикалами той степени идиотического совершенства, в которой атрибуты их идеологии и эстетики представляют собой почти непобедимый инструмент повседневного куража: анализ текущих событий в разрезе выявления в них неявных знаков великого противостояния атлантистской и евразийской парадигм позволяет легко и без суеты заклинить практически любую светскую беседу.

В светских беседах 1997-го года искренне исчерпали себя темы доходов, расходов, гэбистов, педерастов, бандитов, коррупции, инфляции, провинциальности, своеобычия, психоделии, религиозности, криминальности, маргинальности, прямых и косвенных значений и всякой значимости вообще. Жесткий секс, легкие наркотики, грязные документы, а также оружие самозащиты, виртуальная реальность и зарубежные путешествия становятся темами строго утилитарными либо просто выпадают из круга тем.

Модная тема — налоги. Как правило, развивается в направлении — как их не платить, ибо куда они идут — и так всем понятно.

Говорить о политике — несколько смешно. Либо — просто смешно. Говорить о политической стабильности не приходится: липкий озноб перед вторым туром президентских