Наши герои пробыли в Америке до ноября, испытали ряд самолетов. «Кобру», истребитель, испытывали Байдуков с Юмашевым, и Байдуков попросил переделать эту машину с пулеметного вооружения на пушечное… Ну а потом пошла авиационная техника через Сибирь, часть же была отправлена пароходами, пока наши летчики еще были там. Видите, как рождалась антигитлеровская коалиция…

В. К. Да, перелет в Америку чкаловского экипажа имел многообразные и далеко идущие последствия. Уважение поднялось к нашей стране – главное. И было же за что уважать! Раз такое можем… Но все время у меня в голове – по контрасту – вопрос: а теперь? Как можно было в одночасье разбазарить всю нашу славу, гордость и честь?

И. Ч. Теперь получается, что мы сами не уважаем себя и свою историю. Между тем у Карамзина есть мудрая мысль: народ, не уважающий свою историю, обречен на вымирание. Неужели к этому стремимся?

Вы-то, конечно, помните, как дети играли в Чкалова и Гагарина. Но в кого сегодня играют дети нашей страны? У кого они учатся, с кого пример берут? И вообще – что строим, что хотим построить?

Надо же было докатиться до того, чтобы развенчать все и вся, не оставив людям никакой духовной опоры в жизни и делах отцов. И ведь уняться не могут! Продолжают переименовывать улицы, уничтожать памятники и могилы. Это бескультурье. Это кощунство, мракобесие, дикость!

Каждая эпоха имеет свою историю, и мы должны ее хранить, какая бы она ни была. Скажут, что Россия и Советский Союз пережили горькие и тяжелые страницы? Весь мир по-своему пережил горькое и тяжелое. Но они не полоскают свою историю, как грязное белье, не копаются в поисках компромата на героев прошлого, не тревожат прах ушедших. Почему же мы позволяем опуститься до такого, поправ все святое? Не потому ли сегодня всюду беспредел идет в нашем государстве. А мы в истории все ищем виновных – вместо того чтобы поближе взглянуть. История, видите ли, у нас во всем виновата…

Вот обвиняем Сталина и обвиняем то время, что мы не были готовы к войне. А я бы хотел, чтобы мне кто-нибудь ответил: а мы сегодня готовы в случае чего защитить свою страну? Ведь если говорить начистоту и по большому счету, нас же сейчас голыми руками можно взять. Наша авиационная промышленность развалена. А ведь мы ею по праву гордились. Наша страна была великой авиационной державой!

В. К. Действительно, все это больно видеть и осознавать. А вам, как я понимаю, вдвойне. Учитывая, что авиация – не только дело жизни вашего отца, но и собственной жизни…

И. Ч. И военная, и гражданская авиация находятся у нас сегодня в бедственном положении. Ну что это – авиаторы, по полгода не получающие зарплату? Когда такое было? Или невозможность летчику регулярно подниматься в воздух, чтобы поддерживать свои профессиональные навыки. При таких катастрофически малых налетах нельзя обеспечить боеспособность и боеготовность военной авиации.

А гражданской нашей авиации скоро, наверное, не на чем будет летать. Один пример. В начале девяностых годов сделан был у нас аэробус для дальних и сверхдальних магистральных полетов: Ил-96-300. Прекрасный самолет. И что же? За все это время «Аэрофлот – Российские международные авиалинии» приобрел… всего шесть таких самолетов. А летают из них – лишь три! Остальные стоят без двигателей.

Знаю, что в Воронеже на заводе готовы еще несколько машин, но их не выкупают. Говорят, денег нет. Скажите, а на что у нас сегодня есть деньги? И куда они подевались? И откуда возьмутся – без промышленности, без сельского хозяйства? Вот они, плоды пресловутой прихватизации и всех прочих «реформ».

В прошлом году новосибирцы пригласили меня на День воздушного флота, и прошел я по цехам завода имени Чкалова. Пустые цеха, стоят два скелета самолетов. Поверьте, сердце кровью обливалось. Не знаю, что стало бы с отцом, если бы он увидел такое. Ну как можно было довести страну до такого состояния?

А ведь у нас – я еще раз повторяю – была аэрокосмическая промышленность, которой мы с полным основанием гордились. Мы делали и можем делать блистательные самолеты. Возьмите хотя бы последние, новейшие Су-34 и Су-37. По пилотажным и боевым качествам им пока нет равных в мире.

У нас блистательные конструкторы, блистательные КБ. Но сейчас от всего, что происходит, мой старый добрый друг Генрих Новожилов болеет, у него уже сердце не выдерживает…

В. К. Не считаете, Игорь Валерьевич, что все это – и с армией, и с авиационной промышленностью, да и вообще со страной – делается сознательно? То есть умышленно и целенаправленно доводится все до такого состояния?

И. Ч. Вы задали коренной вопрос. Да, это делается преднамеренно, очень продуманно. И идет это все на уничтожение нашего государства.

Я вам расскажу о характерном случае. В 1992 году, после празднования 55-летия перелета, был я в Америке на одной авиационной фирме. И вот по прошествии нескольких дней руководитель ее говорит: тут уже все знают, что ты ко мне приехал, президенты фирм нашего округа хотят с тобой встретиться. Давай без галстуков, без пиджаков у меня посидим.

Приехало человек тридцать. Хороший стол накрыли у него в резиденции, хорошо сидели, откровенный вели разговор о всяких делах. И вдруг один обращается ко мне:

– Мистер Чкалов, у нас в Америке существует мнение: то, что не смог сделать Гитлер в Советском Союзе, сделали ваши демократы.

Тишина полная. И все смотрят не меня.

– Знаете, – говорю, – а мои соотечественники считают, что сделать это удалось не без вашей помощи.

Аплодисменты. А потом все побежали ко мне чокаться. Так что американцы это понимают. В отличие, я бы сказал, от некоторых наших. Наивных…

Я поражаюсь, как народ может терпеть бесконечные обещания властей. Говорят, говорят, а ничего нет. Меня отец учил честности. Я один раз ему соврал, это было, когда я в первом классе учился. Так он меня отодрал! Тут же, правда, посадил на колени и стал утешать. Я плачу, он плачет, и оба друг друга успокаиваем. Он плачет потому, что жалко меня, что вышел из себя, а на него это не было похоже. Но он не стерпел, что я наврал.

В. К. Игорь Валерьевич, а что еще запомнилось об отце? О нем ведь каждая мелочь интересна.

И. Ч. Многое запомнилось. Мне через две недели после его гибели исполнилось уже 11 лет, я заканчивал 4-й класс, так что отец у меня перед глазами и по сей день живой.

Мы вот с вами сейчас сидим на Ходынском поле, это, кстати, первый русский аэродром, основан по указу Николая II в 1910 году. А после революции – Опытный аэродром, Центральный аэродром имени Фрунзе. Отец здесь летал, испытывая самолеты. Он только за время службы в НИИ ВВС выполнил более 800 испытательных полетов и освоил около 30 новых типов самолетов. Здесь и погиб 15 декабря 1938-го, не долетев 500–700 метров до аэродрома…

Для меня же этот аэродром, можно сказать, мое детство. Отец привез меня сюда впервые совсем маленьким – в 1933 году. Мы жили рядом. Вон там, по ту сторону Ленинградского шоссе, было село Всехсвятское, а здесь кругом поле. В селе был построен первый дом для летчиков-испытателей, конструкторов и других работников 39-го завода имени Менжинского. Пятиэтажный дом, мы занимали две комнаты в коммунальной квартире. Кстати, он был снесен буквально на днях…