В. К. Да, у нас – забвение. Все последние годы отшибали у людей историческую память…

Г. Т. Чтобы разрушить нацию, надо прежде всего разрушить ее историю. Нет истории – нет корней. А без корней жизни нет! Действительно, все для этого делается. Возьмите публикации о Гагарине. Вызывают возмущение многие из них. Какой только чепухи не несут! И про «звездную болезнь», и про то, что приходил на работу «поддатый», и про его гибель… Да язык не поворачивается все это повторять. Родственники ведь живут – жена, дочери, брат, сестра. Можно представить, как на них такое действует, когда обливают грязью родного и любимого человека!

Не считаются ни с чем. Нет у этих людей ни стыда, ни совести. Однажды, еще при Горбачеве, я выступал 12 апреля на вечере в Колонном зале и говорил как раз об этом. Не могу оставаться равнодушным! Но возникает вопрос: есть ли силы в обществе, чтобы такое безобразие в конце концов остановить?

Я говорю: пока мы живы, приходите к нам, мы вам все расскажем. Секретов не осталось уже почти никаких. Промахи, ошибки, упущения? Расскажем и об этом. Только не надо небылицы сочинять!

В последние годы своей жизни Юрий Гагарин стал заместителем начальника Центра подготовки космонавтов по лётной подготовке. И когда, говоря о его гибели, спрашивают, почему разрешили ему летать, почему не удержали, для меня это звучит риторически. Можно ли быть заместителем начальника Центра по лётной подготовке и не летать? Какое к тебе будет уважение подчиненных?

Юрий Алексеевич так же, как я, хотел еще раз полететь в космос. Это было абсолютно естественное желание. Хотелось продолжить то, к чему мы стремились. И когда Комаров полетел на «Союзе», Юра был у него дублером.

Что еще сказать? Конечно, та великая слава, которая обрушилась на Гагарина, накладывает определенные ограничения. Всегда на виду, все время надо быть собранным, подготовленным…

В. К. Думаю, очень нелегко все это?

Г. Т. Конечно. Я еще одно хочу подчеркнуть у Юрия Алексеевича – особую его какую-то коммуникабельность и умение говорить с разной аудиторией. Мне доводилось слушать его выступления. Перед школьниками это был один Гагарин, перед рабочими – другой, говоривший с ними на их языке, перед учеными – третий, то есть на их уровне…

Причем он умел отвечать и на такие вопросы, услышав которые, я бы, извините, «послал». И в этом смысле я по-хорошему завидовал ему: была у него определенная тактичность, дипломатичность, сдержанность.

В. К. Товарищеские отношения сохранялись у вас до последнего? Я имею в виду – общались, виделись, встречались в «неформальной» обстановке?

Г. Т. Скажу так: первое время после полета мы почти не виделись.

В. К. Потому что его начали «таскать» нарасхват?

Г. Т. А потом меня. Мы встречались редко. Но когда некоторые утверждают, что после полета у нас с Юрой не было никаких отношений, вообще никаких, – неправда. Отношения были нормальные, товарищеские. Хотя по каким-то вопросам возникали и расхождения. Я ведь был заместителем у него как у командира первого отряда космонавтов. А потом он стал заместителем начальника Центра подготовки, я командовал вторым отрядом – специального назначения. На работе все было по-деловому. А затем даже не знаю, говорить вам это или не говорить. Примерно за неделю до его гибели перед моим отлетом в Италию я зашел к нему с предложением несколько иначе делать записи в лётных книжках. И вдруг, выслушав, он говорит: «Знаешь, меня вызвали в ЦК и сказали, что я буду начальником Центра подготовки космонавтов. А ты будешь у меня зам. по лётной. Вот сам и реализуешь свои предложения».

В. К. Очень интересно!

Г. Т. Да, вот так… А находясь в Италии, я услышал эту жуткую весть. Трудно передать, что было… Первым сказал мне шофер-итальянец, когда мы выходили из Помпеи: «Погиб Гагарин». Я не поверил: «Откуда ты знаешь?» – «Радио сообщило». Мало ли что радио сообщит! Мы решили с товарищами срочно ехать в Сорренто, где находится наше консульство и где нам по программе предстояло быть. По дороге купили газеты. На первых страницах – портреты Гагарина и Серегина. Я прикинул: как раз наш лётный день.

В. К. Все совпало?

Г. Т. Да. В Сорренто мы уже смотрели телевизионную передачу. И той же ночью вернулись в Рим. Часа в четыре разбудил я руководителя делегации: «Можно мне улететь в Москву?»

В. К. Участвовали в похоронах?

Г. Т. Если можно так сказать – участвовал. Все было в каком-то тумане. Центральный Дом Советской Армии, Красная площадь…

В. К. После этого вы остались, Герман Степанович, на Земле космонавтом номер один. Из живущих, я имею в виду. Американец Джон Гленн последовал за вами в космос лишь полгода спустя, да и его достижение по времени полета далеко уступало вашему. Подумать только, как мы обогнали тогда американцев! И как бездарно все утратили…

Г. Т. Знаете, после полета Гагарина тогдашний президент США Кеннеди выдвинул национальную задачу – обогнать русских. Заявил: мы должны быть первыми на Луне. Шел 1961 год, а в 1969-м американцы, как вы знаете, осуществили посадку на Луне. Это была национальная программа, на которую работало все и которая ставила одну цель: опередить нашу страну. Вот что значил полет Гагарина, как он был воспринят. Пришлось Америке, которая очень уважает и любит себя, признать очевидное наше первенство и гнаться за нами!

В. К. А у нас за последние годы все смирились и на все махнули рукой. Национальная честь, достоинство, гордость – ничто. Готовы ползать перед кем угодно и лизать что угодно. Дух торгашества в самой атмосфере общества: все на продажу. Такое впечатление. Вы согласны?

Г. Т. Еще бы! И в такой атмосфере зачем молодежи какие-то подвиги, какие-то дела во имя Отечества, связанные с риском и требующие полной отдачи сил? Лучше в «комке» торговать.

В. К. Утверждается такая психология?

Г. Т. Опасно, что она проникает всюду и захватывает все больше людей. Возьмите заводы и конструкторские бюро нашей космической отрасли. Люди там работают в основном на энтузиазме. Но у них же есть дети, внуки. Они все видят, что происходит вокруг, и могут спросить: а зачем, отец, тебе это надо? И спрашивают. И говорят: посмотри, как живет дядя Коля…

Должна быть большая общенациональная задача. Цели нужны общегосударственные, а у нас, к сожалению, ничего такого не провозглашено и все разрушено.

Поэтому обижаться на молодежь, что она «не такая», мы особенно-то не имеем права. Хотя, знаете, в прошлом году во время предвыборной кампании мне довелось несколько раз бывать в Ленинграде, выступать в школах, университетах перед многочисленной аудиторией, и я должен сказать, что был худшего мнения о молодежи нашей. Оказалось, школьники и студенты очень интересуются тем, что волнует нас. Встречи продолжались по два-три часа. И ребята с огромным вниманием слушали. А главное – я видел их глаза! Я слышал вопросы, которые мне задавали. И понял: наверное, еще не все потеряно. Зависит многое от того, кто к ним придет и о чем будет говорить. Больше надо рассказывать молодым о нашей истории, о наших прежних достижениях, отвечать на вопросы, которые их беспокоят, излагать наш взгляд на происходящее и нашу оценку того, что произошло… Мои встречи в Ленинграде зарядили меня оптимизмом!