— Кое-что у меня есть. Но что-то водка в магазинах за последнее время пропала.

— И неспроста, — продолжает делиться секретами Ляшенко. — Выступал перед нами сам Ельцин. Он прямо заявил, что партия берет курс на искоренение пьянства и алкоголизма в одной, отдельно взятой стране…

— Это в какой же? — спрашиваю.

— Ты, Марик, все шутишь, — оборвал меня Валентин. — А как заплатишь за бутылку родимой раза в три дороже, вспомнишь мои советы. Вот в этой папке все расписано на пару лет вперед.

Вижу на столе у Ляшенко темно-синюю, хорошей кожи и больше, чем средней величины папку.

— Дай, взгляну, — я протянул руку.

— Извини, — Ляшенко моментально убрал папку в стол. — Велено не разглашать и подписку дал. Все, что мог, я тебе сказал…

Из «Недели» я помчался в институт судебной медицины, сдал туда бумаги и около трех дня поехал в редакцию «Вечерней Москвы». Здесь меня ждал Александр Кузнецов, заместитель главного редактора «Вечерки».

Несколько слов об Александре Ивановиче. В свое время он был редактором владимирской областной молодежки «Комсомольская искра». Потом его перевели в столицу. Он возглавлял журнал «Комсомольская жизнь», оттуда с повышением перешел в «Вечернюю Москву».

В приемной появляется озабоченный Кузнецов.

— Еще с полчаса буду занят, — сообщает он. — А как сегодняшняя «Вечерка» пойдет в народ, там и поговорим.

Освободился Александр Иванович после четырех, приглашает меня в кабинет. Садимся, начиная разговор о владимирских делах. И тут замечаю в полуоткрытом сейфе такую же синюю папку, что утром видел у Ляшенко.

«Вот это оперативность!» — восхитился я. И тут же задаю Кузнецову вопрос:

— Александр Иванович, а что содержится в этой красивой папке?

Осторожный Кузнецов развернулся на вращающемся кресле, тотчас запер сейф. И, убедившись, что папка в надежном месте, спросил:

— Удивительно, почему она тебя интересует? Там обычная редакционная документация…

Но я уже пришпорил своего осведомленного «конька»: — Как бы не так, Саша. В ней закрытые наработки по алкоголю, — и, сделав понятный всем жест, щелкаю себя пальцем по горлу. — Да ты не переживай, о ней вся Москва говорит…

Нечто похожее на смятение, легкой тучкой промелькнуло на казалось бесстрастном лице Кузнецова.

— Вся Москва? — вопросительно повторил он. И взяв себя в руки, сказалась комсомольская закалка, добавил: — Мало ли, что у нас говорят. Вот и поделись по старой дружбе.

— То, что в ней, — секрет Полишинеля, — продолжаю гнуть свою линию. — Там о борьбе с алкоголизмом, рекомендации по этой проблеме, о повышении цен на вино-водочную продукцию и так далее. Вряд ли об этом «Вечерка» сообщит москвичам.

— Ну, коль так, — Кузнецов ловко сменил тему разговора, — самое время причаститься…

Он запер дверь кабинета, открыв сейф, достал бутылку «Каберне».

— Ты ведь из Молдавии, — припомнил Александр Иванович. — Думаю, это тебе придется по вкусу.

Он разлил вино по стаканам, мы чокнулись и выпили терпкий прекрасный напиток моей юности.

— Так откуда, Марк, ты все-таки узнал о папке? — расслабился Кузнецов. — И нечего мне байки о всей Москве рассказывать…

Я ничего скрывать не стал: — Знакомые судмедэксперты сообщили, так сказать позаботились о коллеге из Владимира. — Но фамилии Ляшенко, конечно не назвал. — А что ты посоветуешь, Саша?

И тут Кузнецов, разлив остатки «Каберне» по стаканам, разоткровенничался: — А что советовать, если мы с главным с вечера по магазинам проехались. Раз в армии служил, знаешь, наверное, такое правило: — Делай, как я. Вот и весь мой тебе совет.

Надо ли говорить, что, памятуя о синей папке, оказавшейся впоследствии, если не залпом «Авроры», то атомной бомбой для экономики страны, я во Владимире вновь пополнил свои запасы.

А осенью того же года от журнала «Трезвость и культура» поехал в командировку на родину, в Кишинев. Но это уже другая история…

II.

В начале октября, к моменту моего появления в Кишиневе, антиалкогольный вовсю шагал по стране. Со страниц синей папки, его «достижения» ворвались в каждую семью. Резко возросли цены на спиртное (причем их повышали неоднократно), любая бутылка с градусом стала дефицитнее, чем икра и любые деликатесы. Поскольку закрывались винные отделы, возникали огромные очереди, во многих регионах ввели карточную систему. Поддерживаемые партийной номенклатурой, весьма популярными стали безалкогольные, ура-патриотические свадьбы, юбилеи, даже поминки.

Кишинев для меня святой город. Тут я родился, здесь окончил среднюю школу. Но когда с аэродрома, минуя родных и друзей, я вошел в республиканское общество трезвости, то сказал его председателю, что в Молдавии никогда не бывал. И на то, как показали события, был свой резон.

— Что так? — удивился вознесенный законом чиновник. — Журналисты во все времена охотно посещали Молдову.

— Увы, — развожу руками, — неоднократно бывал в Армении, Грузии, Крыму, прочих хороших местах, а вот в вашей республике не довелось. Будем считать, свой пробел я восполнил.

— Для корреспондента столь актуального журнала забронирован номер в отеле Совета Министров, — рассыпается в любезностях председатель. — Это неподалеку, в квартале от нас.

«Кодру», — прикинул я. — Гостиница рядом с парком Пушкина, самый центр Кишинева…»

И тут меня ждал неприятный сюрприз.

— Завтра с утра наше общество и горком столицы отправляются в крупный винодельческий совхоз «Романешты», что в часе езды от Кишинева, — сообщает председатель. — Начинается декада выкорчевывания виноградников по республике. Мы заедем за вами в гостиницу, для прессы это наглядный материал выполнения решений партии и правительства.

Похвалив себя за предусмотрительность, вежливо отказываюсь:

— Как-нибудь позднее, ведь декада только началась. Завтра меня ждут в прокуратуре Молдавии. Еще из Москвы я созвонился с заместителем прокурора республики Вячеславом Дидыком. В следующий номер «Трезвости и культуры» идет судебный очерк о фальсификации молдавских вин.

Тут я не слукавил. Еще за год до перестройки в журнале «Человек и закон» был опубликован мой материал «Золото в бокале», написанный по результатам, проведенных Дидыком расследований, крупных хищений вина на предприятиях Молдавии.

Попрощавшись с председателем, я вышел в залитую солнцем осень, в шуршании пестрого лиственного ковра направился в знакомую гостиницу. Дорогой вспомнились уборки винограда в школьные годы, когда мы аккуратно срезали благородные гроздья, восхищаясь крепостью лоз, с которых редкая ягодка падала на землю. Вспомнилось и то, как в армии я получал посылки из дома, куда средь яблок и груш мама клала пару ветвей незрелого винограда, бережно обернув их марлевым бинтом. За неделю дороги виноград успевал созреть, и мы с товарищами по отделению делили это лакомство. Хотя каждому доставалось не более пары десятков крупных ягод, их кисловато-сладкое послевкусье еще долго ощущалось во рту…