Ночной покидая приют,

В палатках своих серебристых

Туристы встают и поют:

Везде нам дороги открыты

В просторах любимой страны.

Вперед, следопыты! Где тайны сокрыты,

Всегда мы и всюду нужны!

Пусть ветер, известный проказник,

Пусть дождь нас догонят в пути,

Идем мы в поход, как на праздник,

Нам весело с песней идти!

В едином порыве мы слиты,

И трудности нам не страшны.

Вперед, следопыты! Где тайны сокрыты,

Всегда мы и всюду нужны!

Что жизни походной есть краше?

Не счесть приключений и встреч...

Здесь учимся Родину нашу

Любить, познавать и беречь!

Идем мы по тропкам забытым,

Пытливы, зорки и дружны...

Вперед, следопыты! Где тайны сокрыты,

Всегда мы и всюду нужны!

Таинственный знак

Под песню палаточный городок растет очень быстро. Но тут хорошее настроение испортил завхоз:

— Ребята, а хлеб-то в Перевальном... мы так и не купи-и-ли...

Все так и кинулись к Балабанову.

— Тоже мне «завхоз»! Настоящий Митяй-лентяй! Не зря тебя так прозвали.

— А мы-то думали: любит поесть, так уж о продуктах не забудет!

— Забыл, так катись в Перевальное... Жирок порастрясешь.

Предложение нравится. Но завхоз взмолился самым жалобным голоском:

— Да что вы, ребята! Хлеба-то нужно килограммов тридцать... я же не донесу!

— Митя прав, — вмешивается руководитель, мысленно ругающий самого себя за такую оплошность: он привык доверять своим следопытам и совсем забыл, что Балабанов — новичок, не привык к порядкам кружка. — Кто поможет принести хлеб?

Первым отзывается Снежков, к нему присоединяется Коваленко. Оба опоражнивают свои рюкзаки и пускаются наперегонки вниз. Митя, сунувший деньги Косте, пытается увильнуть от прогулки: ведь он не большой любитель ходить, да еще с грузом. Но его со смехом выталкивают на тропинку и, дав сзади легкого тумака, отправляют в путь.

Закупив хлеб в селе Перевальном, ребята решают идти напрямки. Для этого, поднявшись на невысокое плато, засекают направление на глазок, без компаса (его и не подумали взять). Конечно, все могло сойти благополучно, если бы не туман, свалившийся с Чатырдага и догнавший их на середине пути. Как по мановению волшебной палочки, отдаленные предметы исчезли. Вскоре туман погустел настолько, что стало видно лишь метров на двадцать, не больше. Двигаясь как в парном молоке, все трое спускаются к неизвестному им притоку, приняв его за речку Кизил-кобинку.

Сомнения появляются скоро. Куда подевались Красные скалы? Почему тропинка в лесу чуть заметна, словно по ней давно не ходили? Странно, что не слышно и крика ребят (не кричать они не могут, недаром Владимир Васильевич прозвал свою группу «галдежно-молодежной»). Сомнения разрешил ветер, всколыхнувший густую завесу тумана, — впереди показались красноватые скалы. Увидев их, все трое кричат что есть мочи. В ответ раздается неясное эхо...

— Сбились с пути... — решается сказать правду Снежков. — Что будем делать, ребята? Может, вернемся в село и пойдем по дороге?

— Ну уж нет! Назад хлеб тащить? — запищал измученный Митя.

— Да мы их найдем... они где-то близко, — не теряет надежды Боря.

Найти лагерь им не удается. А между тем наступила по южному темная и по-северному прохладная ночь. Хорошо, что еще засветло Коваленко обнаружил маленький грот — «ровно на три персоны». Сделать в нем пышную перину из прошлогодних буковых листьев — дело десятка минут. А когда перед входом разгорелся яркий костер, жить стало даже интересно:

— Как это там ребята едят без хлеба, — не без злорадства изрекает Митя, уписывая за обе щеки вкусно хрустящую корочку.

— Чья бы корова мычала, а твоя бы лучше помолчала! — рассердился Костя.

— Всех подвел и еще радуешься?! Вот вытолкаю из грота, так будешь знать! — пообещал Боря.

Угроза действует неожиданно сильно: Митя давится корочкой и начинает трясти головой. Приходиться выручать — молотить кулаком по спине, что оба друга делают с большим удовольствием...

Утро не радует заблудившихся. Туман рассеялся, но вокруг стоят незнакомые скалы. Для разведки Боря лезет на самый высокий утес и кричит оттуда:

— Братцы! Вижу Краснопещерскую! Ого, куда мы зашли!

При спуске Коваленко еще раз оправдывает звание «лучшего следопыта»: под стеной красноватых скал в толще пожелтевшего от старости туфового известняка он находит пещерку. С трепетом первооткрывателя быстро вползает внутрь и разочаровывается:

«Вот тебе раз. Обвал, и совсем свежий... До самого потолка... М-да, невелика пещерка, даже не выпрямишься. Но ничего, я ее открыл, я и назову. Ну, например, “Борисовская пещера”»...

Однако рука, вооруженная карандашом, так и замирает в воздухе: на самом гладком месте пещеры начертаны красной краской латинские буквы «Эн» и «Бэ», сливающиеся, как в монограмме, и заканчивающиеся восклицательным знаком — NB! Чтобы лучше рассмотреть надпись, следопыт подползает к ней на руках и… наталкивается на что-то круглое:

«Авторучка! Конечно, испорченная. Видно, давно валяется... Вот тебе и “Борисовская пещера”. Вечно выскочит кто-нибудь вперед. И как теперь