Закатываю глаза. Интересно, скольких пациентов он довел до самоубийства?

Раздумываю, не ограничиться ли дежурным ответом. «Прекрасным» или «Обычным» — вежливо и обтекаемо. Таким на самом деле и было мое детство. Отец работал. Мама вела хозяйство. Энди ходил в школу, занимался спортом и практически не создавал проблем, — по крайней мере, обходилось без скандалов, катастроф и прочих ужасов. Отвергаю этот сценарий и пишу: «Я испытывал насилие».

— Правда? — спрашивает Тед.

Неправда. Ну и что?

— Сексуальное или эмоциональное?

«И то, и другое».

Тед что-то пишет и снова тарабанит ручкой.

Из освежителя со свистом выходит следующая порция сиреневого аромата. Лично я выбрал бы лаванду. Ну или гардению.

— Как вам сейчас живется с родителями?

«Замечательно».

— Замечательно? — Тед поднимает бровь.

Впервые я так весело провожу время с живым, и мне трудно усидеть с серьезным выражением лица.

— Не возникает чувства обиды или враждебности?

«Нет», — пишу я.

— Интересно. — Тед делает еще немного бесполезных записей.

…сорок два… сорок три… сорок четыре…

— Чем вы занимаетесь с родителями в свободное время?

«Играем в пачизи».

— В пачизи? — переспрашивает Тед, словно впервые слышит это слово. — Вы играете с родителями в пачизи?

«И в твистер».

В первую пятницу каждого месяца в нашей группе проводится культурное мероприятие. Так сказать, экскурсия.

Джерри называет это «кругосветка со смертью».

Мы собираемся на каком-нибудь местном кладбище, чтобы засвидетельствовать почтение родственнику или другу одного из нас, а попутно еще раз задуматься о том, что хоть мы больше и не живем, мы не умерли. Это должно заставить ценить возможности, которые открывает перед нами новая форма существования, и понять, насколько мы особенные. Мне же это лишний раз напоминает, что общественная жизнь для меня закрыта. Или это уже общественная смерть? Или общественное воскрешение? Так или иначе, особенного во мне не больше, чем в майонезе.

Сегодня мы встречаемся на мемориальном кладбище Оквуд, раскинувшемся прямо напротив Доминиканской больницы. Какое, должно быть, утешение для пациентов! Неизлечимых и престарелых больных, как пить дать, намеренно размещают в выходящем окнами на кладбище южном крыле, чтоб заранее обвыкались, созерцая окрестности.

После новолуния прошло всего ничего, и на кладбище стояла бы кромешная тьма, если бы не свет от больничной парковки. Вообще зомби не так уж хорошо видят, и блуждание ночью по кладбищу — нечто вроде приключения. Даже если вы умерли со стопроцентным зрением, как только воскреснете, оно тут же начнет ухудшаться. Чем дольше находишься среди нежити, тем хуже видишь. Зомби в очках — не такая уж редкость.

Впереди кряхтит Том: он споткнулся и упал на могильную плиту.

По-моему, если кучка оживших трупов поздним пятничным вечером шарахается по кладбищу, это никоим образом не способствует разрушению привычных представлений о зомби.

Некоторые народности Западной Африки и островов Карибского моря верят, что зомби появляются в результате исполнения обрядов вуду или заражения вирусами. В глазах же большинства населения зомби — плотоядные монстры, и сим накрепко засевшим в головах стереотипом, который мешает нам вести и так неравную битву за репутацию в глазах общественности, мы обязаны Голливуду и сценаристам фильмов ужасов. А нанять хорошего агента по рекламе проблематично, если только ваш бюджет не сопоставим с бюджетом корпорации «Двадцатый век Фокс» или издательства «Рэндом хаус». К тому же большинство рекламных агентов уверены, что вы мечтаете лишь об одном — сожрать их мозги.

Мне кажется — если кому-то интересно мое мнение, — средства массовой информации еще как виновны в распространении антизомбийских настроений. Двадцать четыре часа в сутки не на одном, так на другом канале показывают новости, а публике не нужны скромные и жизнерадостные репортажи, ей подавай сенсации и леденящие кровь подробности, и вот уже у зомби репутация хуже, чем у президента с Конгрессом и О. Дж. Симпсона[6], вместе взятых.

Как только зомби совершит проступок, даже если его спровоцировали, об этом будут трубить на всю страну, пока новость не набьет оскомину, наводнят эфир мнениями, свидетельствами очевидцев и призывами к массовому уничтожению. СМИ относятся к нам как к меньшинствам и своими репортажами только дезориентируют публику и сеют страх. Лучше бы показали, как мы проводим собрания, продаем игрушки и домашнюю выпечку. В конце концов, если некоторые из азиатов не умеют водить машину, это не значит, что все азиаты — плохие шоферы. Согласен, пример неуместный. Но вы меня поняли. Живые будут верить только в то, во что хотят верить, и плевать на факты.

Другие мифы о зомби, порожденные СМИ:

Мы медленно двигаемся.

Интеллект зомби практически равен нулю.

Мы видим электромагнитные импульсы.

Мы обладаем сверхчеловеческой силой.

Мы состоим в родстве с вампирами.

Мы глохнем в течение нескольких недель после воскрешения.

Хотя вопреки расхожему мнению наши обонятельные нервы и функционируют, живых за несколько миль нам не учуять.

Одно из немногих свойств зомби, в которых СМИ разобрались правильно: мы не чувствуем физической боли. Зато испытываем эмоциональные переживания.

— Вот и добрались, — говорит Том.

Мы подошли к месту захоронения его сестры — ее насмерть загрыз питбультерьер. Наверно, это у них семейное.

Стоим кружком.

— Познакомьтесь с Донной, — произносит Том. — Донна, познакомься со всеми.

Все бормочут: «Привет, Донна». Я просто машу рукой.

— Сколько было твоей сестре, когда она умерла? — интересуется, прикуривая, Наоми.

— Всего лишь четырнадцать, — отвечает Том. Торчащий под его левым глазом кусок мяса в мерцающем свете от зажигалки Наоми кажется огромным черным родимым пятном. — Собственно, из-за нее я и стал заниматься обучением собак. Надеялся сделать так, чтобы подобное ни с кем не повторилось.

— Ой! — не выдерживает Карл.

Джерри фыркает, потом хихикает Рита, а ее смех заразителен. Я тоже не могу сдержать улыбку.

На Рите сегодня длинная черная юбка и черный шерстяной джемпер, под ним — водолазка цветом чуть светлее, чем кожа девушки. В темноте даже кажется, что джемпер надет на голое тело.