— Вот чего бы я хотела, — говорит Окси, глядя в небо.

— Чего?

— Чтобы кто-нибудь снял последние минуты моей жизни на видео. Снял и разместил в инете… Чтобы меня увидели миллионы. Скачали на свои компы. Сделали из меня заставку на рабочем столе. Или логотип на мобильнике…

Она повернулась и посмотрела на меня.

— Ты сделаешь это для меня, па?

Я протянул руку и взъерошил волосы на её голове:

— Ты что, собралась умирать?

— Я? Нет. Но если это произойдёт, сделаешь?

Я не совсем различаю выражение её лица в темноте. Но голос — серьёзный. Настоящий Голос Окси.

— Я сделаю это, если ты пообещаешь мне кое-что.

— Что?

— Снять мои последние минуты жизни на видео.

Она трётся щекой о мою ладонь:

— Обещаю, па…

Когда пилот вертолёта, летящего над морем, замечает, что машина начинает терять высоту, и понимает, что с управлением ему не справиться, он (пилот) поворачивается в салон и предупреждает своих пассажиров: аварийное приводнение!

Или: аварийная посадка!

Чаще всего небесный водила орёт: ПАДАЕМ!!!

На этом задача пилота исчерпана. Он просто ждёт, когда вертолёт приводнится. То есть стукнется со всей силы о воду.

Действия пассажиров падающего вертолёта:

# удостовериться, что твой ремень безопасности застёгнут; если нет — затянуть до упора; конец ремня заправить, чтобы не мешался;

# принять решение, через какой из аварийных выходов ты будешь покидать приводнившийся вертолёт; определить ещё один, запасной вариант эвакуации;

# убрать все незакреплённые предметы (очки, наушники, ручки) под сидение;

# принять безопасное положение в своём кресле и уповать на Господа Бога.

До хрена чего нужно сделать, правда?

Вертолёт — странная конструкция. Говорят, по всем канонам аэродинамики он вообще летать не должен. Тем не менее летает. А стало быть, иногда падает. Основной центр тяжести геликоптера находится в верхней части: двигатель, винты. Из-за этого, когда такая машина падает в воду, она легко может перевернуться. Особенно при сильном боковом ветре и волнах.

Действия пассажиров перевернувшегося вертолёта:

# дождаться, пока салон заполнится водой;

# досчитать про себя до пяти, отстегнуть ремень;

# выдавить стекло аварийного выхода;

# покинуть вертолёт;

# на поверхности привести в действие устройство, надувающее спасательный жилет;

До хрена чего нужно сделать, да?

Ждать, пока вертолёт заполнится водой, необходимо. Так уравнивается давление, иначе стекло не выдавишь.

Считать про себя нужно для того, чтобы подавить панику и вспомнить всё, чему тебя учили. А учат обычно основательно. Так, чтобы ты смог выбраться даже из такой жопы, как упавший в воду и перевернувшийся вверх тормашками вертолёт.

Буровик Кривошеев не смог подавить свою панику. Или досчитал до ста. Или вообще забыл всё, чему его учили. Вертолёт, который транспортировал его на одну из нефтяных платформ, упал в Каспийское море и перевернулся.

Всё это мне рассказывает человек по имени Данил. Он профессиональный спасатель. Мы стоим с ним на ступенях городского морга и курим. Да. Сегодня я закурил после трёхлетнего перерыва. Причина для этого имеется: кажется, я просто тяну время.

Данил привёз погибшего Кривошеева в его родной город. Похороны завтра. Его тело лежит в холодильнике под номером 2. В холодильнике под номером 3 ещё один умерший. Его тоже будут хоронить завтра.

Владимир Семёнович. Будете смеяться — Высоцкий. Полный тёзка сами знаете кого.

Но мне не до смеха. Он мой клиент.

В прямом смысле. Сейчас я докурю и пойду делать ему татуировку.

Всю предыдущую ночь мы с Окси кувыркались в квартире её брата, заляпав все простыни лубрикантом и спермой. Я опять таскал её мотороллер по лестницам и опять ни хрена не выспался. Она расцарапала мне спину, наставила засосов и укусила за ягодицу. Мой член горит так, будто с него содрали кожу. Утром с опухшей башкой, еле переставляя ноги, я прихожу в салон — а Этот уже ждёт меня. Сидит на стуле возле двери: аккуратная стрижка, белая рубашка с коротким рукавом. Чёрный галстук. Чёрные брюки. Чёрные начищенные туфли.

Я прохожу мимо него. Вставляю ключ в замок. Спрашиваю:

— Вы по записи?

— Не совсем, — он встаёт со стула и протягивает мне руку, — Сергей.

Я пожимаю его сухую ладонь:

— Меня можно звать Мотор.

Он кивает. Входит следом за мной в кабинет. Спрашивает:

— Это вы татуировщик?

Я, осторожно передвигаясь, включаю кондиционер, открываю бутылку воды и пью из горлышка. Не отрываясь от процесса, киваю: ага, типа, татуировщик это я и есть.

— Я к вам по делу, — говорит он.

Я, продолжая вливать в себя жидкость, снова киваю: ну-ну, типа… слушаю. Бутылка кивает вместе со мной.

— Даже не знаю, с чего начать, — говорит он.

Я ставлю бутылку в холодильник. Я говорю:

— Начните с самого главного.

Он молчит несколько секунд. Потом:

— Мой отец вчера умер.

— Соболезную, — говорю я серьёзно.

— Спасибо, — он склоняет голову. Потом продолжает, — он тяжело болел… Но до самой смерти оставался в полном сознании… Это я для того рассказываю, чтобы вы поняли…

Я, упёршись задницей в подоконник и скрестив руки на груди, киваю — продолжайте. Он продолжает:

— Вчера утром он позвал меня к себе… Сказал, что прожил интересную жизнь… что видел такое, чего многим и не снилось… Но это была не праведная жизнь…

Сергей говорит спокойно, но я чувствую, что это спокойствие даётся ему с трудом.

— Он сказал, что поддался на большой соблазн и поэтому согрешил больше, чем другие.

Сергей замолчал. Я тоже не проронил ни звука.

— Он сказал, что ему кое-что обещали… но обманули… бросили его… И теперь, умирая, он боится за свою душу…

Кондиционер начал натужно гудеть: температура на улице перевалила за отметку 40 градусов выше нуля.

— Он попросил меня сделать для него кое-что… И взял с меня слово, что я исполню его последнюю просьбу… Вот…

Сергей полез в нагрудный карман и достал сложенный вчетверо лист бумаги. Протянул мне. Я осторожно его развернул: посередине листа нарисованный от руки круг, в котором перекрещиваются несколько линий. В центре и по окружности несколько символов. Кабалла. Где-то среди моих книг нечто подобное есть.