уже не узнавал собственного голоса, смешавшегося с шумом падающих капель. Он умолк, словно насытившись криком, и медленно побрел дальше, подгоняемый ветром, поглощенный дождем, словно умиротворенный этими могучими и глубокими звуками природы.

Он не знал, возвращается он или уходит куда-то дальше. И понял это лишь в тот момент, когда словно сквозь слезы увидел знакомый силуэт Усебии, неподвижно стоявшей в дверях.

Карлос Самойоа Чинчилья (Гватемала)

ЧАБЕЛА

В первые дни августа я выехал с плантаций Сан-Хулиано, чтобы купить кукурузы для раздачи поденщикам.

Погода стояла дождливая. Грозы и ливни вылили на землю такое количество воды, что дороги стали совсем непроходимыми.

В поисках зерна от плантации к плантации, от поселения к поселению добрался я до окраины Коатепеке, где в маленьком домике с черепичной крышей уединенно жил сеньор Пабло Колиндрес, бывший фокусник бродячего цирка.

Был уже вечер, когда я попал к Колиндресам. Старик мне очень обрадовался и пригласил поужинать с ним и его женой. Пока мы сидели за столом, снова полил проливной дождь. Я долго ждал, не перестанет ли он, а сеньор Пабло тем временем занимал меня беседой. Наконец он сказал:

— К сожалению, я не могу предоставить вам приличной комнаты — сами видите, как бедно мы живем… Но, если вы не погнушаетесь нашим гостеприимством, мы можем устроить вас вот здесь за перегородкой. Правда, Эфрасия?

Потеряв надежду на то, что ливень утихнет, я согласился. Сеньор Пабло отвел меня в комнатушку, к потолочной балке которой был подвешен гамак, и оставил со словами:

— Ну, молодой человек, ничего не поделаешь — ведь мы в деревне… Желаю вам спать спокойно, а если случайно увидите Чабелу, не пугайтесь.

Чувства мои были так притуплены дневной усталостью, что я сначала не обратил внимания на предупреждение моего доброго друга; но несколько мгновений спустя, уже лежа в гамаке, я стал гадать: кто такая эта Чабела? Призрак? Юродивая? Воровка?…

Я уже начал забываться сном, когда в комнату вошла жена сеньора Пабло. Держа в руке свечку, она порылась в старом сундуке, потом закрыла его и пожелала мне доброй ночи. Уже у двери она обернулась и добавила с усмешкой:

— Только бы Чабела не вздумала вас навестить…

— А кто такая Чабела?

Вместо ответа на мой вопрос старушка вся затряслась от смеха. Пламя свечи колебалось в ее невидимых руках. Потом я остался один.

Через минуту я, как камень на дно колодца, погрузился в глубокий сон.

Не знаю, в котором часу я проснулся. Дождь по-прежнему лил как из ведра. Устав лежать на спине, я решил повернуться на бок. Гамак закачался подо мной, и в этот момент я совершенно явственно ощутил присутствие кого-то постороннего. Легкий шорох, похожий на шелест материи, трущейся о веревки гамака, заставил меня насторожиться. Сомнений не было: что-то шевелилось у меня над головой. Что бы это могло быть?

Хотя я еще не совсем очнулся от сна, я вспомнил, что из предосторожности — обычной для людей, путешествующих в наших краях, — я положил на табурет у изголовья револьвер и электрический фонарик. Секунда — и я нажал на кнопку фонарика: в его луче блеснула темная чешуйчатая масса и два магнетических глаза, устремленные прямо на меня!..

В ужасе я одним прыжком выскочил из гамака, бросился к двери в спальню Колиндресов и принялся колотить в нее кулаками. Из двери вышел сеньор Пабло и сразу посмотрел через мое плечо в комнату, как будто заранее знал, что произошло. Подойдя к гамаку, он как ни в чем не бывало принялся разматывать с веревки, на которой висел гамак, огромную толстую змею.

При этом он ласково приговаривал:

— Что ты тут делаешь, голубушка? Иди, иди ко мне, разбойница. Вечно ты пугаешь людей. И тебе не стыдно?

Потом повернулся ко мне и объяснил спокойно, будто речь шла о самом обыденном деле:

— Мы ее держим, потому что она очень ласковая и ловит мышей и насекомых. Иногда она куда-то пропадает, а потом появляется, когда ее совсем не ждут.

С этими словами он поднял Чабелу, обмотал ее вокруг шеи, как шарф, и вышел, без намека на шутку пожелав мне спокойной ночи.

Луис Эрнесто Лассо (Колумбия)

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА РАНЧО

Когда чемоданы были собраны и стояли у двери в прихожей, Рикардо охватила такая радость, что он даже перестал ощущать пронизывавший его холод. Он не захотел слушать проигрыватель и сразу пошел спать.

Лежа в кровати, он думал о том, как это замечательно, что они с матерью возвращаются домой на ранчо, где тепло и ярко светит солнце. Город — большой, грязный, где все время дует ветер и часто идет дождь, — ему не нравился.

«Конечно, — думал Рикардо, — я не стану рассказывать об этом Хувеналю. Лучше расскажу ему о тех красивых местах, которые я видел, о прогулках по Монсеррату, об автомобилях, о больших домах, о светофорах — обо всяких замечательных вещах, какие есть в городе».

В четыре часа мать его разбудила, и он встал хмурый — из-за холода, а может быть, из-за того, что не выспался; но едва вспомнил о предстоящем отъезде и о своей новенькой пилотке, как его плохое настроение сразу же рассеялось.

Видя, что мать все еще возится с вещами, Рикардо предложил сбегать за такси, «о мать сказала, что он не знает, как это делается, и что вообще пусть он оставит ее в покое. Рикардо дал себе слово совсем не разговаривать с ней, если она будет так ему отвечать. Но потом, когда он надел свою пилотку так, как это делают солдаты, обида незаметно прошла.

Наконец они вышли. Дул легкий ветер, но Рикардо не замечал его и только злился, чего это мать так долго прощается с тем господином в холле. Сердце его начинало биться при одной мысли о жаре, которая ожидает его в Марале, о том, как он снова будет греться и загорать на солнце. И, конечно же, он с лихвой наверстает пятнадцать дней, потерянные здесь, в городе, где приходилось гулять в этих противных широких штанах.

Серый туман обволакивал город, и редкие фонари едва освещали фигуры ранних прохожих. Через окошко машины Рикардо смотрел, как быстро бегут мимо улицы и дома. На станции он увидел старух в больших черных шалях. Они торговали красным вином и соками.

Мать купила взрослый