А мне нужно включать мозги и уже самому думать. Действительно, столько нюансов и я почти никакого решения не принял, все полагаюсь на Басманова. Так можно попасть в зависимость от Петра Федоровича и без компромата.

Начался переход по лесным чащобам. Я представлял, как можно ориентироваться в таком лесу и точно знать направление, все-таки спортивное, и не только, ориентирование для меня было знакомо. Но… без компаса, вдоль болот и абсолютно непроходимой лесной чащи!

*………*………*

Москва. Кремль

17 мая 1606 года 18.15

Василий Иванович Шуйский сидел на троне и силой сжимал подлокотники заветного, большого, резного стула. Он уже как два часа не слезал с постамента, застыв на вожделенном месте, словно статуя. Вместе с тем, изваянием Василий Иванович быть категорически не желал. Он действовал, через иных людей, но работа кипела. Перейдя все возможные линии и понимая, что вторичного прощения, как после неудавшегося государственного переворота в январе, не будет, Шуйский шел, как сказали бы в будущем, ва-банк. И решительности ему придавала та картина, которую он узрел в покоях Марины Мнишек. И как же сожалел Василий Иванович, что поспешил в комнаты Димитрия, рассчитывая там найти и лжеца и драгоценности, но, что еще важнее, письма самозванца.

Шуйскому докладывали, что названный сыном Иоанна Васильевича пишет бумаги и Сигизмунду и, вероятно, Епископу Римскому, кесарю, может быть, даже отчитывается Острожскому, который и дал ход проекту «Царь Димитрий Иванович». Писем не нашел. И кто же знал, что вор не позвал к себе в покои Марину, а сам к ней пошел. Как же можно так с бабой, чтобы бегать к ней? Вот и получилось, что многие увидели в комнатах Марины то, что видеть не должен был никто.

Дмитрий Иванович Шуйский, брат, который ранее не то, чтобы сильно покорялся похоти, лежал мертвым со спущенными штанами прямо на нагой Марине. Ну не мог Дмитрий польститься полькой, сам Василий Иванович слышал, как брат обзывал жену вора и уродливой и плевался при любом поминании Марины. И тут насилие!

Как теперь переиначить историю и рассказывать о том, что именно беглый вор убил и свою же жену и второго человека в клане Шуйских? Кто поверит, если вокруг все осуждали непонятную любовь между самозванцем и дочерью Юрия Ежи Мнишека. Теперь Мнишек станет уговаривать своего патрона Острожского на активные действия против Московского царства. Может и к королю Сигизмунду обратится. Выдержит ли держава новую войну? Выдержала бы и даже могла сделать какие-то приобретения. А Мнишека, захваченного в посольском дворе нужно придержать подольше.

Однако, как сообщали Шуйскому, новгородские бояре, как и псковские, владимирские, уходят по домам. Они и до этого не хотели воевать будь против кого, особенно с татарами, сейчас же, при вакууме власти, и подавно. А южные бояре? Они за войну с крымцами, но явно не заинтересованы в государственных переворотах, тем более, которые сулят отмену намерений воевать с татарвой.

Василий Иванович рассчитывал на иное, на безусловную смерть Димитрия Ивановича. Теперь пока не умрет вор, его, наверное, не стоит называть именно так, мало ли что, так хоть семью сохранит. Вот только какую семью? Детей нет, будут ли? Скорее всего, нет. Брат-наследник убит при странных обстоятельствах, но с потерей посмертно и боярской чести. Что? Сдаться?

— Нет! — Шуйский притопнул ногой.

— Василий Иванович? — Михаил Игнатьевич Татищев удивленно уставился на Шуйского.

— Ты со мной? — грозно спросил Шуйский.

Именно из-за такого тона, как говори некогда Грозный царь, Татищев не сразу и ответил.

— Ты со мной? — повторно, еще более зловеще, спрашивал Василий Иванович, привставая с трона.

— С тобой, государь! — сказал Татищев, не будучи уверенным, что отвечает правду.

Михаил Игнатьевич присоединился к заговору вообще на последнем этапе и то из-за спора с выскочкой Басмановым. Он вообще больше шел убивать именно Петра Федоровича, чем царя. Димитрий Иванович приказал заковать в колодки Татищева, сослать в Вятку и забыть его имя. Басманов тогда стал ревностно исполнять волю царя. И, даже, когда Димитрий Иванович отошел и решил не ссылать Татищева, Басманов не сразу исполнил повеление царя отпустить Михаила Игнатьевича, продолжая оскорблять и смеяться над Татищевым.

— Коли ты со мной, то исполни волю мою! — Шуйский высоко поднял подбородок, показывая, что он возвышается теперь над Татищевым.

И ранее в местничестве Василий Иванович стоял выше Михаила Игнатьевича, но сейчас тот, кто уже самолично, в уме своем, короновался, демонстрировал, что Татищев отныне раб государев.

— Исполню, государь, — Михаил Игнатьевич заставил себя склонить голову.

— Куракин привел человека, поелику похожего на Гришку Отрепьева. Приказываю тебе, умертвить его, да народу показать. Не забудь, что придумать с бородавками, кои были на воренке, но нет на том отроке. Этот и станет вором, что царем прикидывался. Патриарха Игнатия в колодную! Я отправлю еще людей, чтобы извлекли тело настоящего Димитрия и церковь объявит его святым. Повсеместно говорить о том, что вор Гришка якшался с Епископом Римским и веру нашу предал, — Шуйский сыпал идеями и с каждым словом уверяя себя, что ситуация не так уж и безнадежна [в РИ все перечисленное имело место быть, только якобы брата Григория Отрепьева представляли живым].

— Мудро, государь, — Татищев так же увидел забрезжившуюся надежду, что их мероприятие может и выгореть. — Самозванных лжецов на Руси много, вон придумали и сына Федора Иоанновича, так что люд московский может и поверить. Но вот в Угличе… дадут ли люди выкопать Димитрия?

— А ты и отправь кого, кто сделает то, что нужно, да холопов оружных возьмет, две сотни стрельцов. Так что молчать станут. Да юродивых обряжи, кабы исцелились они мощами невинноубиенного Димитрия, — Василия Иванович решил отослать Татищева из Москвы чуть подальше.

Шуйский чувствовал, что его власть висит на волоске, но не так уж и нереальна. И сейчас нужно сомневающихся отсылать с заданиями, пока трон хоть немного не окрепнет. Уже завтра Василий Иванович начнет собирать Земский Собор. Но так, чтобы этот Собор сделал ровно то, что нужно Шуйскому, потому только лояльные люди. К примеру, никого из Рязани, Тулы или иных южных городов, быть не должно. Они столь ревностно и демонстрационно восхваляли свергнутого царя, что зададут слишком много вопросов. Нельзя из Брянска ждать людей, с пограничья с Литвой. Вот севернее,