Сделанный наугад выстрел прошил клеенчатый верх брики, никого не зацепив. Ляс взлетел на передок и взмахнул кривым ножом над головой возницы, но тот сделал движение рукой, будто муху отгонял, и лешего смело. Еще один герильяс запрыгнул в повозку сзади. В руке у него был короткий магический жезл полицейского образца, однако воспользоваться им он не успел: Тучко ударил его пяткой своего наполовину освобожденного от материи жезла в солнечное сплетение и сбросил наземь.

Брика выкатилась из ворот. Хмурий Несмеянович выдернул жезл из свертка и, припав к заднему бортику, выпустил под ноги догонявших огненный заряд. Это задержало их, и через несколько секунд сотрясаемый неутихающим шумом битвы постоялый двор остался далеко позади.

Колеса прогрохотали по единственной мощеной улице предместья, весело простучали по доскам перекинутого через ручей мостика, и вот вокруг раскинулись пастбища, а за ним уже вставал навстречу дремучий лес.

Хмурий Несмеянович набросил отрез ткани на посох и, сев спиной к бортику, принялся перевязывать царапину на плече, неглубокую, но обильно кровоточившую.

— Пронесло, — выдохнул он. — А ты, видать, везучий, корнет! Не во всем, конечно, но так оно всегда и бывает. Бумагу тебе выправить не успели, зато жив остался, и меня опять выручил. Так что не расстраивайся — это важнее…

— Да я не расстраиваюсь, Хмурий Несмеянович, — прикрыв глаза, ответил Персефоний.

Он оглянулся на возницу, принюхался к исходящему от него запаху и убедился в верности сразу мелькнувшей у него догадки: тот был берендеем. Упырь нервно хмыкнул. Если бы Ляс успел рассмотреть возницу, навряд ли попытался бы напасть на него. С медведями-оборотнями шутки плохи.

— Оторвались вроде? — прогудел возница, переводя лошадей с галопа на рысь. — Хорошо. Куда едем-то, судари?

— Как сказано: до Шинельино прямиком, а от Шинельина на Носовский объездной тропой.

— Ну а там — доколь?

— Там и узнаешь, — отрезал Тучко.

Берендей недовольно поворчал себе под нос, но больше расспрашивать не стал.

— Хмурий Несмеянович, кто такой этот Эргоном?

Тучко помедлил, вынул кисет и начал вертеть самокрутку.

— Опасный человек, — заговорил он наконец. — Самый опасный из всех, кого я встречал. В войну при каждой бригаде имелись звенья иностранных наемников. В моей главой такого звена и был Эргоном. Все они, конечно, были соглядатаями: умные головы на Западе хотели знать, на что тратят деньги, поддерживая бригады герильясов. Но, кроме того, еще отличные бойцы и толковые командиры, и Эргоном, пожалуй, был лучшим из них. Звено у него было небольшое, всего девять разумных: он сам, еще двое людей — один отличный рубака, другой искусный маг — потом еще гном Гемье и эльф Васисдас, которых ты помнишь, и четверо фэйри-карликов.

— Любопытно, — заметил Персефоний. — Что-то мне это напоминает. Прямо как в легенде.

— А ты как думал! — отозвался Тучко, раскуривая самокрутку. — Таких парней хлебом не корми, дай только примазаться к какой-нибудь легенде. Хочешь верь, хочешь не верь, а на мозги это действует со страшной силой. Особенно на мозги, не отягощенные знаниями, как выражался наш повар — а он знал, что говорит, в мирное время библиотекарем был. Иному юнцу достаточно намека на легенду, случайного совпадения — самого поверхностного, как раз по мере знаний, и готово, он уже верит во все. Видал бы ты, как трепетали иные мои сопляки, когда эти девять мерзавцев гордо именовали себя братством! Однако чего не отнять, того не отнять: драться умели. Потом, по счастью, легенда рухнула. Маг и боец погибли, карлики слиняли, прихватив кое-что из трофеев. Вот только мозги прочищать было поздно. К тому времени другие легенды пошли рушиться, поважнее… — вздохнул он.

— Правда, далеко не все это поняли, — подал вдруг голос возница. — Ты ведь это хотел сказать, бригадир?

— В общем, да, — помедлив, кивнул Тучко. — По совести сказать, ты один понял все по-настоящему, Яр. До сих пор не знаю, почему ты вообще с нами оставался.

— Чего тут думать? — отмахнулся берендей. — Во-первых, я присягу давал. Хоть и сдуру, но присягами не бросаются. А во-вторых… ты без меня таких бы дел наворотил…

— Тоже верно, — сказал Тучко Персефонию. — Яр меня много раз от греха спасал. Лютовать не давал… Даже этих, «братство» это наемное, одергивать умел — у него-то и я научился.

На минуту воцарилась тишина. Персефоний глядел на широкую спину берендея, скалой закрывавшую залитое лунным сиянием небо, и дивился про себя, до чего пестрое было у Тучко войско.

— Слышь, бригадир! Может, скажешь все-таки, что у тебя за беда стряслась? Знаешь ведь: если дело стоящее, так я с тобой пойду.

— Да нет, Яр, то-то и оно, что дело так себе. Не то чтобы совсем уж дрянь, а так…

— Не за идею, часом? — осторожно спросил берендей.

— Нет! — хохотнул Тучко. — Хватит с меня идей.

— Это хорошо. На идеи у тебя никогда чутья не было. Впрочем, кто бы говорил…

Они опять помолчали. Лес сомкнулся уже с обеих сторон дороги, из-под деревьев несло сырой прохладой и пряными запахами, в которых терялся табачный дым. Еще под крышей брики витал запах меда, от которого странным образом делалось тепло на сердце.

Персефоний любил мед — в нем было что-то от солнца.

Хмурий Несмеянович курил, лежа на боку и стряхивая пепел на жесткую ладонь: дно повозки было устлано сеном. Дотянув самокрутку до пяточки, он щелчком выбросил окурок на дорогу. Персефоний проводил взглядом красный огонек. Тучко потянулся и улегся вдоль левого бортика.

— Яр! Ты вообще-то как устроился?

— Недурно.

— Жену нашел?

— Нашел.

— Как она?

— Теперь хорошо.

Персефония спокойный тон обманул, а Тучко напрягся.

— Ты выразись пояснее, звеньевой!

— Куда яснее-то? Там всем хорошо…

Хмурий Несмеянович глухо выругался.

— Зачем так, бригадир? Все там будем. Могилку я ей справил, службу отстоял… Потом было к старикам махнул, но они, сам понимаешь, теперь в другой стране, а мне там… Да и скучновато у них. Простите, говорю, а я там, в Кохлунде, себе местечко присмотрел. Вернулся. Вот, пасеку завел. Еще раз жениться надумал.

— Ну вот, а сам говоришь: «С тобой пойду, только скажи»… Куда тебе от невесты? Берендейка?

— Не. Русалка вдовая.

— Хороша?

— Спрашиваешь! Ну, вот тебе и Шинельино. Теперь, значит, на объездную дорогу?

Лес расступился, открыв уютную речную долину. Звезды качнулись и поплыли вправо: брика заворачивала на дорогу, которая бежала по краю долины, ей пользовались во время разливов. Из селения ее видно не было.