Вороны вернулись, расселись на покосившемся заборе и с любопытством разглядывали гостей черными глазами-бусинками.

– Кхм, – откашлялась Джен, про которую все будто забыли. – Кто все эти люди, и что им понадобилось на моем огороде?

Не придумав ничего лучше, Ульрик поднял руку с коробкой конфет и добавил:

– Э-э-э…

Взгляд Джен немного смягчился. Откинув волосы со лба, она сунула молоток в карман комбинезона и натянуто улыбнулась:

– Прошу в дом.

Верджил принял приглашение на свой счет и увязался следом. Джен сердито покосилась на инспектора, но ничего не сказала.

Они вошли через заднюю дверь и оказались в кухне. На стенах было тесно от сковородок и разделочных досок, а в углу примостилась огромная печь. Джен достала из серванта три кружки. Одну, с щербатым краем, взяла себе. Пока закипал чайник, Ульрик тоскливо размышлял, как быть дальше. Инспектор не написал еще ни строчки, сидел себе, держа блокнот открытым на первой странице. В дверном проеме застыл телетранслятор. По голубоватой поверхности экрана время от времени пробегали полосы помех.

– Чай или кофе? – нарушила тишину Джен.

Ульрик решил больше не рисковать и попросил чай. Инспектор его примеру не последовал и теперь задумчиво глядел в чашку, до краев наполненную «Блэткочским нерастворимым».

– Ну-с, я жду, – сказал инспектор, пристально уставясь на Ульрика.

Тот неловко взял поданную Джен кружку и опрокинул чай на себя, безвозвратно загубив рубашку и жилет. Инспектор нахмурился.

– Это все? – спросил он.

– Чай был горячим, и я обжегся. Запишите это.

– Не впечатляет. Я буду вынужден…

Хватаясь за соломинку, Ульрик бросил в рот конфету. Скосил глаза к переносице и разразился приступом мучительного кашля. Инспектор зевнул, разглядывая аккуратно подпиленные кончики ногтей.

Входя в роль, Ульрик, словно в поисках опоры, навалился на стол, перевернул его, отшатнулся, всплеснул руками, врезался в шкаф. Тот немного покачался, словно в раздумьях, и рухнул, задев люстру.

Неприятностиметр одобрительно пискнул.

Лежа на полу, в осколках стекла, Ульрик мысленно себя похвалил. Кое-чему он выучился. Жаль, люстра не упала.

– Что, кот тебя дери, тут происходит? – холодно поинтересовалась Джен сверху.

– Это все шоколад, – слабым голосом сказал Ульрик. – Кажется, я подавился.

– Шоколад тут ни при чем, – инспектор захлопнул блокнот. – У меня не осталось сомнений. Вы паршивый актер. В ближайшее же время я…

Люстра все-таки упала. Протестующе мигнув, она подмяла инспектора вместе с блокнотом. На парочку в телетрансляторе это, кажется, произвело впечатление: вспыхнув на прощание, экран исчез. Ульрик тотчас вскочил и кинулся к выходу, чтобы составить отчет раньше контуженого Верджила и его коллег. О Джен он даже не вспомнил.

* * *

Следующим утром Ульрик отправился на работу, снедаемый мрачными мыслями.

Пора подвести итог.

Он был жив. Что не могло не радовать. С другой стороны, в этом состоянии он пребывал не где-нибудь, а в Блэткоче, единственном городе во Вселенной, где мертвым быть гораздо предпочтительнее. Прежде всего потому, что мертвые не ощущают запахов, да и прочие органы чувств работают у них так себе. А отсутствие обоняния, осязания и зрения делало нахождение в Блэткоче вполне приемлемым.

Поднаторев в здешней топонимике, Ульрик начал как можно невиннее прогуливаться по улице Безопасная.

Поначалу все шло неплохо.

Таинственная личность в коричневом дафлкоте с капюшоном и утыканной гвоздями крикетной битой в руке направилась было к Ульрику, но тут каланча в серой трилби саданул любителя крикета дубиной по затылку. В двух шагах от Ульрика новенького самым бесцеремонным образом остановили ударом кастета в ухо.

Неприятностиметр саркастично промолчал.

Однажды Ульрику довелось видеть на картинке пищевую цепочку: одна рыбка пожирала другую, та в свою очередь становилась обедом для третьей, более крупной рыбины, а ее глотала еще одна. В то время как червяк на крючке наслаждался ванной с проточной водой.

На мостовую легла длинная тень, и Ульрик обернулся. Позади стояла башня с часами без стрелок. В клюве каменной химеры скрипуче раскачивался фонарь. Занавеска на окне шевельнулась, и внутри мелькнуло белое пятно. Безопасная, 404 – значилось на медной табличке при входе.

Ульрик с надеждой глядел на последнего бандита в кальсонах, клетчатой жилетке и шляпе-канотье. Тому выпало сойтись в схватке с двумя хорошо вооруженными конкурентами, и теперь он еле держался на ногах. Весь избитый и изрезанный, модник с трудом сделал пару шагов, после чего упал навзничь.

Видимо, Ульрик хотел от жизни слишком многого.

Из-за угла вынырнул полицейский патруль. Взорам блюстителей закона предстали пятеро изувеченных блэткочцев, что лежали вповалку посреди улицы. Над побоищем, изо всех сил стараясь не улыбаться, возвышался Ульрик.

Полицейские замерли. Безусловно, им было предписано задержать вероятного убийцу, но множество бездыханных тел недвусмысленно намекало, что подобные действия ни к чему хорошему не приведут.

– Портрет этого парня с самого утра висит на доске объявлений, – прошептал патрульный – худой и длинный как жердь. – Какой отсюда вывод?

– Он преступник, – ответил невысокий, напоминавший хорька полицейский, в не по размеру подобранной форме.

– Не просто преступник, Фейлор. Особо опасный преступник, – говоривший наставительно воздел палец.

– И что будем делать? Арестуем его? Ха-ха, шутка! Нет, правда, я несерьезно. Вот умора, да?

Повисло неловкое молчание.

– А ведь ты до сих пор констебль, Фейлор.

– И ты тоже, Манахайм.

– Ты младший констебль.

– У меня жена. И дети, – пролепетал Фейлор.

– Я передам им привет.

Втянув голову в плечи, Фейлор отправился выполнять задание.

– Констебль?

– Да? – обернулся Фейлор.

– Подозреваемый в другой стороне.

– О. Благодарю за помощь.

Тень исчезла. Ульрик обернулся и увидел, что башня с химерой на фронтоне куда-то подевалась. Или ее не было вовсе?

Накрапывал мелкий дождь.

– Нельзя ли вас арестовать, сэр? – робко спросил Фейлор.

– Почему бы и нет? – с готовностью откликнулся Ульрик, которому тюрьма была куда милее увольнения.

Полицейский просиял.

– Наручники?

– Не думаю.

– Конечно, конечно, это уже перебор. А я-то – наручники. Ха-ха. Если не возражаете, проследуем в тюрьму.