не мнила. И я сказал, что расстаемся мы, потому что она невзрачная, серенькая и не яркая. Ну, мне не пара. Слишком простенькая и старая для меня. А она не обиделась и даже засмеялась. Сказала, что накрасить морду несложно, а вот чтобы оценить сложность умственного развития, интеллекта и образования, надо тоже умным быть. А чтобы от этого удовольствие получать – быть равным. Я, если честно, не очень понял, что она сказала. Понял только, что она не обиделась и все мои высказывания про ее внешность мимо. Токсичный человек, – напыщенно сказал Альгиз и поджал губы. – С такими не нужно общаться.

– И вы об этих оскорблениях маме рассказали? – уточнила Кира.

– Да, я ей все рассказываю. Ну почти, – гордо заявил Альгиз. – Мама тогда сразу просекла, что меня могут обвинить в доведении до самоубийства. И письмо забрала.

– Письмо? – Кира одобряюще улыбалась, стараясь не спугнуть разговорившегося хвастуна. – Наталья вам письмо написала?

– Да. – Альгиз явно не собирался говорить об этом, но, раз уж проболтался, продолжил, предварительно еще раз уточнив: – Вы же не следователь? И наш разговор не записываете?

– Нет, не следователь. Ничего не записываю. – Сквозь панорамные окна кафе Кира заметила «Харлей» и Самбурова. Не найдя парковки, он припарковал мотоцикл прямо перед окнами на тротуаре. Вид у него явно не отличался благодушием. Кира заспешила: – Что в письме было?

– Ната за все благодарила, хвалила меня за всякую ерунду, типа наши отношения – это хороший опыт, и она как бы прощалась со мной. Только я тогда думал она уезжает куда-то. Не понял, что умирать собралась.

Кира улыбнулась:

– Вы сохранили письмо?

– Нет, маме отдал.

– В полиции о нем не рассказали? Ваша мама присутствовала, когда вас расспрашивали полицейские? – уточнила Кира. В ответе она не сомневалась.

– Конечно. – Альгиз вытаращил на девушку глаза, будто она ему предложила без страховки с крыши многоэтажки сигануть. – Мама бы и сейчас пришла, только у нее встреча какая-то и отменить нельзя. У нас с мамой полное доверие.

Кира едва сдержалась от ругательства. В кафе как раз вошла мать Альгиза, столкнувшись на входе с Самбуровым. Серьезная, стильная женщина, смахивающая на Миранду Пристли из «Дьявол носит Prada» или на Мэй Маск[3], стилю которой многие возрастные женщины сейчас подражали. Взгляду мамы Альгиза позавидует любой следователь. Жесткий, проницательный, мгновенно ставящий в положение должника и виноватого. Сынуля маму еще не заметил.

– У меня есть фото того письма. В телефоне сохранил, – признался он. – Я вам скину, только не говорите маме…

– Что не говорить маме? – Стол овеяло селективным парфюмом. Резким, удушающим.

Через мгновение рядом возник подполковник.

– Собрались, – прошептала Кира одними губами.

Кира дружелюбно и понимающе улыбнулась молодому мужчине и проговорила:

– Знаете, Альгиз, вам не обязательно слушаться маму во всем. Как вы наверняка уже почувствовали, она так же, как и все остальные женщины, преследует только свои интересы. И они в основном смысле совпадают с интересами тех самых женщин, о которых вы говорите, – держать вас на привязи, манипулировать, заставлять делать то, что нужно ей, а не то, что хотите вы. Признайтесь, иногда же просто выворачивает от того, что вас заставляет делать мама. А еще вы давно поняли, что она так же боится потерять вас, как вы опасаетесь остаться без ее денег.

Мать Альгиза буквально захлебнулась от возмущения, переводя взгляд то на сына, то на наглую девицу, внушающую ему крамольные мысли. Кира резко выставила вбок ладонь, словно таким образом блокируя ее возмущение, и продолжила, понимая, что каждое ее слово попадает в точку:

– Ты уже несколько раз подумывал, что можно выторговать больше свободы. – Кира ткнула пальцем в Альгиза, лицо которого пылало, на лбу выступил пот, а глаза смотрели в упор на тарелку с надкушенным тостом. Девушка хитро прищурилась и радостно завопила: – Ух ты! Не подумывал! Ты уже пробовал. У тебя есть конкретные требования! Ты жаждешь самостоятельности!

– Что вы такое несете? – наконец очухалась маман. – Чему вы учите моего ребенка? Непослушанию?

– Какому непослушанию, мама? Я что, песик, нагадивший на паркет? Меня надо наказать и посадить в клетку, как Бублика? Какого ребенка? Я взрослый мужик! Я в состоянии сам решить, что мне говорить и что делать. Ты думаешь, что купила мою жизнь за деньги и теперь проживешь ее за меня?

– Нет, она думает, что она купила себе мужчину, который всегда будет рядом, послушно исполнять пожелания и никогда не взбунтуется, – подсказала Кира и уточнила: – Бублик – это ваша собака? Вы завели собаку без спроса, и она нагадила на мамин дизайнерский стерильный пол? Мама отдала вашу собаку?

По злобному взгляду Альгиза и возмущению мамы Кира поняла, что опять угадала.

Краем глаза она видела, как брови Самбурова ползут на лоб, рот открывается.

– Я всегда желала тебе только лучшего, – пролепетала женщина. – Я живу ради тебя. Я принесла тебе в жертву всю свою жизнь.

– А я просил? А мне нужна эта жертва? Нет! Я не хочу, чтобы ты жила ради меня. Это моей жизнью ты живешь ради меня? Дегенератку Соню ты привела ради меня? Ты хочешь, чтобы я женился на этой дохлой плоской доске с носом, как у Буратино?

– Она из очень хорошей семьи, – брыкалась мама. – Послушная, робкая…

– А может быть, она настолько бесхарактерная амеба, что просто заглядывает тебе в рот и беспрекословно подчиняется? И ты ждешь, что у нас будет идеальная семья послушных тебе песиков?

– Ваш лавандовый раф, – официантка поставила на стол бокал с красивой ручкой. Напиток, заказанный Альгизом.

– Вот сама и трахай эту выдру! – зашипел мужчина. – Пусть она станет твоей новой болонкой.

И прежде чем маман открыла рот, чтобы ответить, мужчина схватил стакан, выплеснул его ей в лицо и выскочил из кафе.

– Не забудь скинуть мне фото, – прокричала Кира ему вслед. Потом окинула женщину взглядом. Идеальная прическа, покрытая идеальной молочной пенкой, сползла на тщательно загримированное лицо. Ароматные струи текли на дорогой костюм.

– Хорошо, что это не американо, мог бы быть ожог, – хмыкнула Кира. – Американо гораздо горячее рафа.

– Я напишу на вас жалобу в ваше Управление МВД и прослежу, чтобы вас уволили. – Глаза женщины метали громы и молнии.

Если бы Кира обладала большей чувствительностью, она непременно бы вспыхнула. Вместо этого девушка отмахнулась:

– Не беспокойтесь, я там не работаю.

Возмущенная женщина покинула кафе.

Официантка спешно ликвидировала беспорядок и лужу на столе. Надо отдать должное невозмутимости девушки. Она одной рукой подняла всю грязную посуду, другой перестелила скатерть и улыбнулась Самбурову, тяжело плюхнувшемуся в кресло напротив Киры.

– Вергасова Кира Даниловна,