Никита густо покраснел и промолчал.

– Ну вот и славно, – улыбнулся Матвей.

И у меня от этой улыбки мороз пошел по коже. В первый раз вижу, чтобы человек улыбался так, словно он сейчас укусит. Губы раздвигаются, а глаза ледяные. В них ни капли теплоты, как у всех нормальных людей, когда они улыбаются. Не мужик, а Несмеян какой-то.

– Лаура, прошу, – Матвей указал на пассажирское сиденье.

– Ладно, принцесса. Док прав: терапия важнее, – Никита склонился к моей руке, галантно поцеловал ее и осторожно усадил меня в машину Матвея.

Я в полном шоке застегнула ремень безопасности, понимая, что сейчас нужно возмутиться, возразить, но тело словно сковало в параличе. Матвей и Никита о чем-то тихо беседовали, и Матвей явно его отчитывал, судя по смущенному виду Никиты.

Моя жизнь начала всё больше и больше напоминать турецкий сериал, где триста серий ничего не происходит, все выразительно смотрят друг на друга, а потом бац – и всё катится к черту под щемящую восточную музыку.

Матвей

Этот тупой качок его раздражал. Сидел бы в своем спортзале и бился бы головой о тренажеры или лучше о боксерскую грушу.

– Он тебе не пара, – заявил Матвей, как только машина тронулась с места.

– А тебе откуда знать? – возмутилась Лаура. – Ты перешел все границы.

– Нет, мы сразу договорились, что ты меня слушаешься.

– Мы не договаривались. Это ты сам так решил, – Лаура от возмущения даже повернулась к нему всем корпусом.

– Ладно, решил, потому что я Никиту знаю, а ты нет.

– И что с ним не так, Матвей?

– Я не обсуждаю пациентов. Просто поверь на слово, Лаура.

Качок, откровенно говоря, тупым не был. Хотя Матвею очень хотелось, чтобы это было именно так.

Они познакомились, когда Никита привел к Матвею на терапию двух своих телок – назвать их девушками язык не поворачивался. Телки требовали слишком многого, хотя друг с другом знакомы не были. Но накачанные ботоксом губы у них были одинаковые. И завышенные финансовые требования к мужчинам тоже.

Никита не то, чтобы не тянул материально. Он просто устал от обеих. Обе после сеансов Матвея поехали в Тибет и на Гоа искать духовность. Никита тоже прошел курс ретро-гипноза. У него была такая же проблема, как у Лауры: он ни с кем не уживался. Не потому, что его бросали, как Лауру. Как раз наоборот: бросал женщин он сам. И очень страдал от того, что никак не мог найти ту самую, единственную. Просто потому, что не умел выбирать женщин.

Но в этот раз качок не ошибся. Такая, как Лаура, ему подойдет. По опыту Матвей знал: крайности сходятся. Недаром даже батарейки работают на противоположности плюса и минуса. Надежному и простодушному Никите попадались ветреные девицы с полуметровыми ногтями и силиконовыми запчастями. Он, как все бесхитростные люди, моментально западал на красивый фантик.

Матвей долго и терпеливо учил его, что отношения – это товар. И выбирать товар нужно не по яркой упаковке. Потому что самое дешевое всегда красивее всего завернуто. Дорогие бренды сдержанны и не нуждаются в назойливой рекламе. В женщине главное: изюминка. Маленькая, пикантная, почти незаметная.

– А мои что без изюму, док? – хмыкал Никита.

– Твои это уже полтонны халвы на один квадратный метр площади тела. Да еще и завернутой в шоколадный мармелад, – брезгливо морщился Матвей. – Ты такое есть будешь?

– Неа, – мычал Никита. – У меня от такого липа спопнется.

– Тогда и женщин таких не выбирай, – терпеливо наставлял его Матвей.

– Запомни: «олд мани», старые деньги по-английски – это стиль, где всё сдержанно, неброско и очень дорого. Женщины, знающие себе цену, не ищут внимания. Оно само к ним притягивается. Видел покойную английскую королеву? Это и есть стиль «олд мани».

– В смысле «бабулька стайл»? – не понимал Никита.

– В смысле, что чем ярче женщина, тем она дешевле.

Как выяснилось, Никита оказался прилежным учеником. Иначе ни за что не запал бы на Лауру. На «олд мани» она тянула разве что неброским стилем. Хотя Матвей подозревал, что она просто не умеет одеваться или предпочитает комфорт красоте. С умными женщинами такое часто случается. С мышками тем более.

А Лаура и есть мышка в вечных кроссовках. Даже с летним платьем она носит не кокетливые туфельки и не милые босоножки, а кроссовки. Но что-то в ней определенно есть. Что именно Матвей пока не мог ухватить. Но эта «изюминка» явно притягивала и Никиту тоже.

Возможно, это неестественная, не по возрасту, серьезность Лауры. Она почти не улыбается. А если и улыбается, то чуть растягивает губы в улыбке. Возможно, какая-то странная ее отстраненность. Словно она не здесь, не сейчас, не с тобой. Есть в ней трогательная беззащитность, этакая хрупкая ломкость и полное отсутствие напора, что в современных женщинах, несомненно, редкость. Женщины сейчас целеустремленные до агрессии, точно знающие, чего хотят, умеющие поддержать любую беседу. Лаура не то чтобы не умеет. Она словно не считает нужным это делать. Как человек, который точно знает, что никому не нравится и его мнение никому не интересно. Ничего хорошего с ним уже не случится, и поэтому он спокоен.

Матвей не раз видел таких людей. Никто из окружающих не догадывался, что у них на душе. Они ходили на работу, ели, пили, делали покупки. Но внутри себя точно знали: всё тщетно, ничего хорошего уже не случится.

С одной стороны, таких пациентов Матвей боялся больше всего. С другой, их душевное состояние было вызовом ему, как психотерапевту. Он обязан был их встряхнуть, пробудить, заставить жить, даже если пациенту уже давно не хочется.

Потому что только один человек имел право так себя вести и чувствовать: он сам. Депрессии у него не было никогда. Он просто давно знал, что все эти эмоции и чувства для него лишь пустой звук. Матвей ничего не чувствовал. Поэтому с таким интересом копался в голове у других. И никому не позволял делать это с собой. После того случая, когда один раз в жизни впустил чужого человека в свои мысли, в свою жизнь.

Матвей сжал зубы. Нет, больше он такой ошибки не допустит. Он, как бог, управлял другими, сам оставаясь беспристрастным. Трудно ли быть богом? Нет, если закрываться от молитв страждущих. Матвей там, наверху. Они внизу, в океане своих страстей. Помогать им выплыть он всегда был готов. Участвовать в заплыве – нет уж, увольте.

– Матвей, давай проясним один деликатный момент: я не позволю тебе решать