Дария, он и принес это ложное известие. (6) Говорят, что Александр, услышав об этом заблуждении женщин, прослезился над судьбой Дария и любовью к нему его семьи. (7) Сначала он приказал владевшему персидским языком Митрену, сдавшему Сарды[68], пойти и утешить женщин, но затем, опасаясь, что вид предателя усилит гнев и боль пленниц, он послал Леонната, из своих приближенных, сообщить женщинам, что они по ошибке оплакивают живого. Леоннат с несколькими оруженосцами вошел в палатку женщин и приказал объявить им, что он послан царем. (8) Но находившиеся у входа люди, увидев вооруженных воинов, подумали, что их госпожам пришел последний час, и вбежали в палатку, крича, что идут воины убивать пленниц. (9) Женщины не могли этому помешать, но и не решались допустить пришедших и в молчании ожидали свершения воли победителя. (10) Леоннат, долгое время ожидавший приглашения войти, оставил своих спутников у входа и, так как никто не решался выйти к нему, сам вошел в палатку. Этот поступок перепугал женщин: им казалось, будто Леоннат ворвался к ним в палатку, а не вошел по приглашению. (11) Поэтому мать и жена Дария, бросившись к ногам Леонната, стали умолять разрешить им, прежде чем их убьют, похоронить прах Дария по их обычаям. Они, мол, готовы встретить смерть после того, как отдадут последний долг царю.

(12) Леоннат сказал им, что Дарий жив, что их никто не тронет и они будут по-прежнему царицами и сохранят все знаки своего достоинства. Только тогда мать Дария позволила поднять себя. (13) На следующий день Александр, с почетом похоронив найденные тела воинов, велел оказать такие же почести знатнейшим персам и предоставил матери Дария похоронить по обычаям их страны кого она пожелает. (14) Она приказала похоронить некоторых из ее ближайших родственников, считая сообразно с новым положением вещей, что обычные у персов торжественные похороны неуместны, когда победители сожгли прах своих товарищей без всякой пышности. (15) И теперь, отдав последний долг погибшим, Александр послал известить пленниц, что сам идет к ним, и, отпустив сопровождавших его, вошел в палатку с Гефестионом. (16) Это был самый любимый из друзей царя, выросший вместе с ним, поверенный всех его тайн, имевший больше других право подавать советы царю. Но этим правом он пользовался так, что казалось, будто он делает это по желанию царя, а не в силу своих притязаний. Будучи ровесником царя, он превосходил его ростом. (17) Поэтому царицы, приняв его за царя, выразили ему покорность по своему обычаю. Когда некоторые из пленных евнухов указали им, кто Александр, Сисигамбис обняла его ноги, прося прощения за то, что она не узнала царя, которого никогда прежде не видела. Царь, взяв ее за руку, помог ей подняться и сказал: «Ты не ошиблась, мать; и этот человек — Александр»[69]. (18) Я склонен думать, что если бы он сохранил эту скромность души до конца жизни, это принесло бы ему больше счастья, чем то триумфальное шествие, в котором он, подражая Отцу Либеру, прошел как победитель по всем странам, от Геллеспонта до Океана[70]. (19) Тогда он, конечно, умел бы подавлять в себе свои неодолимые пороки, гнев и гордыню, не стал бы убивать друзей на пирах[71] и не осуждал бы на смерть без разбора людей, выдающихся в военном деле и вместе с ним покоривших столько народов. (20) В то время удача еще не помрачила его духа: приняв ее в начале очень скромно и мудро, он в конце концов не выдержал ее величия. (21) Он вел себя тогда так, что превзошел сдержанностью и милосердием всех прежних царей. К царственным девушкам изумительной красоты он относился с таким уважением, как к своим единородным сестрам. (22) Жену Дария, с которой не могла сравниться красотой ни одна женщина того времени, он не только не обидел сам, но и позаботился о том, чтобы никто не смел прикоснуться к пленнице. (23) Он приказал возвратить женщинам все их драгоценности, и они, как и прежде, ни в чем не испытывали недостатка, кроме чувства свободы. (24) Тогда Сисигамбис сказала: «О царь, ты достоин того, чтобы мы возносили за тебя те же молитвы, которые возносили за нашего Дария, так как ты превзошел столь великого царя не только счастьем, но и справедливостью. (25) Ты называешь меня матерью и царицей, а я признаю себя только твоей служанкой. Я могу подняться до высоты моего прежнего положения и могу перенести тяжесть нынешнего. Но для тебя важно, чтобы ты в обращении с нами прославился больше милосердием, чем жестокостью». (26) Александр, ободрив женщин, взял на руки сына Дария и, ребенок, совсем не испугавшись человека, которого видел впервые, обхватил шею Александра руками. Тронутый доверчивостью ребенка, царь сказал Гефестиону: «Как бы я хотел, чтобы Дарий имел хоть немного такого характера». (27) Выйдя с этими словами из палатки, Александр воздвиг три алтаря: Юпитеру, Геркулесу и Минерве[72] — на берегу реки Пинара и направился в Сирию, послав Пармениона вперед в Дамаск, где находилась сокровищница царя.

Глава 13

(1) Парменион же, узнав, что его опередил сатрап Дария, и опасаясь, что малочисленность его людей вызовет у неприятеля презрение, решил призвать к себе подкрепление. (2) Но в руки высланных Парменионом разведчиков случайно попал мард[73]; приведенный к Пармениону, он передал ему письмо, посланное Александру правителем Дамаска, добавив, что не сомневается в том, что правитель передаст Александру все сокровища и деньги царя. (3) Парменион, приказав взять марда под стражу, вскрыл письмо, в котором было написано, чтобы Александр поспешил прислать одного из своих полководцев с небольшим отрядом, чтобы он мог передать ему то, что Дарий поручил ему охранять. Узнав, в чем дело, Парменион послал марда с несколькими спутниками обратно к предателю. По дороге мард вырвался из рук своей стражи и до рассвета прибыл, в Дамаск.

(4) Это очень обеспокоило Пармениона, опасавшегося засады, и он не осмелился идти по незнакомому пути без проводника. Однако, веря в счастье своего царя, он приказал захватить нескольких поселян, чтобы они показывали путь. Поспешно были найдены проводники, и он прибыл на четвертый день в город, где правитель уже опасался, что ему не оказали доверия.

(5) Будто не полагаясь на городские укрепления, правитель распорядился вынести из города до восхода солнца все деньги царя, называемые персами сокровищем, и самые большие драгоценности; он для вида готовился к бегству, на самом деле намереваясь