Представившись «Ларисой Анатольевной», Лариса называла Сашу Алексом (так его имя обычно сокращали иностранные ординаторы и аспиранты) и тыкала в ответ на его вежливое выканье. Три-четыре года разницы в возрасте и небольшая разница в статусах (многим ли аспирант выше ординатора?), вряд ли давали основания для подобного поведения. Саша несколько раз попробовал произнести свое «вы» с особым ударением, но Лариса сделала вид, что не понимает намека.

Ели профессор Адаев был дипломатичным в своих намеках, то Лариса предпочитала называть вещи своими именами. Или же просто считала, что ей, как особе, приближенной к профессору и даже удостоенной чести иметь крошечный собственный кабинетик, нет смысла стесняться «какого-то там» ординатора.

— Результат любого исследования ясен еще до подписания договора, — сказала она. — Мы проводим клинические испытания третьей фазы, то есть — выписываем уже апробированному препарату «путевку в жизнь». И путевка эта должна быть убедительной. Тебе все ясно?

— Нет, не ясно, — ответил Саша. — Клинические испытания третьей фазы — это самый ответственный этап, во время которого препарату дается окончательная оценка. А если послушать ВАС, то выходит, будто это пустая формальность…

— У меня нет времени на пустую болтовню! — оборвала его Лариса, демонстративно обводя взглядом заваленный бумагами стол. — Слушай и запоминай. Твое дело — техническое обслуживание исследования. Ты ведешь участников, контачишь с ними, заполняешь протоколы и передаешь их мне. Все должно быть сделано вовремя и четко, это очень важно. Четкость — залог качества. Тебе все ясно?

— Ясно, но мне бы хотелось следить за ходом исследования, чтобы понимать, как оно протекает, а не просто заполнять графы в анкетах и протоколах, — сказал Саша. — Ну и, наверное, мы будем собираться для того, чтобы обсуждать все свежие публикации по даривазану…

— Следить буду я! — снова перебила Лариса, ткнув себя в плоскую грудь холеным пальчиком (единственно, что у нее было красивым, так это руки). — Твое дело — сбор информации. Ничего обсуждать мы не станем, потому что это может привести к искажению результатов. Тебе все ясно?

— А в чем же тогда заключается научность моей работы? — ехидно поинтересовался Саша.

— Ты будешь участвовать в написании публикаций, посвященных исследованию. Возможно — выступишь с докладом где-нибудь. А пока что нужно собирать материал! Тебе все ясно?

Саше захотелось вскочить со стула, вытянуться в струнку и гаркнуть: «Так точно ваше благородие!», но он благоразумно сдержался. Все ясно. Он будет выполнять мартышкину работу по «окучиванию» участников, а Лариса станет подгонять данные под нужный результат. Это не научное исследование, а ритуал, который нужно совершить для того, чтобы препарат вышел на рынок. Неужели так делается везде?

Вставать в позу и отказываться от участия в исследовании было глупо. Адаев обидится, а научной, то есть — псевдонаучной работой все равно нагрузят. «А вот вам фиг! — злорадно подумал Саша, глядя в блеклые невыразительные глаза аспирантки Юкасовой. — Вот возьму и буду сохранять копии всех своих протоколов! А после сравню, насколько твоя статистика разойдется с моей!».

Хамское «тебе все ясно?», помноженное на тыканье и всяческое демонстрирование собственного превосходства, очень сильно напоминало те неуставные армейские отношения, о которых неслуживший Саша знал только понаслышке, но слышал и читал много. Поэтому шуточка Кирилла и вызвала столь бурную реакцию, неожиданную для всех и, в первую очередь, для самого ординатора Пряникова. Не могли не сказаться бессонная ночь и еще одно разочарование… Впрочем, о разочаровании нужно рассказать особо, ибо оно того заслуживает.

Уяснив, что на обычных дежурствах, то есть — на дежурствах в обычных отделениях, он ничему новому не научится, Саша пришел к заведующему отделением кардиологической реанимации Мукулу Пракашевичу и заявил о своем желании дежурить в его отделении, которое в больнице почему-то называли «блоком». Вообще-то, блоком должно называться не больничное отделение, а часть отделения. Например — блок кардиологической реанимации при отделении неотложной кардиологии. А в семьдесят четвертой больнице кардиологическая реанимация была полноценным самостоятельным отделением, но, тем не менее, все, включая начмеда Гонтарева и самого Мукула Пракашевича называли ее «блоком». Так было удобнее. Скажешь одно короткое слово и сразу же ясно, о каком именно из трех реанимационных отделений идет речь (в больнице также были отделения общей и неврологической реанимации).

Мукула Пракашевича Саша застал за странным занятием. Заведующий сидел в кабинете и слушал русские романсы.

— Люблю русские народные песни, — сказал Мукул Пракашевич, выключив двухколоночный плеер, который в кабинете заведующего отделением смотрелся непривычно. — Душевно поют и язык совершенствуется.

По-русски Мукул Пракашевич говорил совершенно без акцента, да еще и с типичным московским аканьем.

Саша не стал объяснять ему разницу между народными песнями и романсами. И вообще «Не обмани», насколько он помнил, было переводом из Гейне, а не исконно-посконным народным текстом. Но если Мукулу Пракашевичу хочется слушать народные песни, то пускай он пребывает в своем заблуждении. В конце концов надо же быть в хороших отношениях с кем-то из заведующих отделениями.

Быть в хороших отношениях с Мукулом Пракашевичем оказалось очень приятно. Он угостил Сашу чаем с пряниками (никакого намека на фамилию, просто человеку нравятся пряники), расспросил о нелегком ординаторском житье-бытье, посочувствовал, и разрешил приходить на дежурства в блок когда угодно. В реанимационных отделениях, с учетом их специфики, ординаторы к дежурствам в качестве штатных врачей не привлекались. Слишком уж ответственная в реанимационных отделениях работа, чтобы поручать ее ординаторам. Но по собственному желанию, в качестве дополнительной единицы, дежурить здесь было можно.

— У меня только одно требование, — сказал Маленький Мук. — Не более двух ординаторов в смену. Трое — это уже перебор, станете путаться друг у друга под ногами. Так что договаривайтесь между собой, чтобы перебора не было, о’кей?

Саше повезло — в выбранную им среду никто из ординаторов не выразил желания дежурить в блоке. В начале дежурства (шестнадцать ноль пять по московскому времени) Саша порадовался своему везению. Примерно в полночь он начал что-то понимать. А в семь часов утра пообещал себе, что больше никогда-никогда… Впрочем, лучше излагать все по порядку, а то больно уж загадочно и непонятно получается.

Дежурные реаниматологи встретили Сашу так же радушно, как и заведующий отделением. Угостили чаем, правда на этот раз не с пряниками, а с бутербродами, к которым Саша добавил свои, пообещали «всему научить и все показать», а затем усадили писать дневники в историях болезни.