Бойцы распрощались с Никифором и колхозницей, напоследок взаимно пожелав друг другу: «Берегите себя!» Пустая подвода направилась обратно в деревню, а упряжка с пушкой — дальше в лес. С картой и компасом Саша вновь уверенно вёл свой расчёт навстречу новым трудностям. Хорошо отдохнувшие лошади везли передок и пушку с неплохой скоростью: ни чащоб, ни кустов впереди не было, закатное солнце красиво освещало осенний лес, отливавший различными оттенками золотистой желтизны и багрянца. Кое-где ещё встречалась зелень, но её царство стремительно таяло с каждым днём. Нерушимым его оплотом выступали только хвойные участки леса, довольно сумрачные на фоне весёлой и уже опадающей листвы берёз, клёнов и дубов. Щебетали птицы, иногда даже слышалось далёкое «ку-ку». Но считать было некогда, да и незачем: семь лет минимум кукушка им «напророчила», да только любая встреча завтра или послезавтра с гитлеровцами могла стать концом жизни всех троих.

А близость линии фронта ощущалась довольно явственно. Не раз была слышна канонада, где-то высоко над ними прошло звено бомбардировщиков, не было понятно даже, свои они или вражеские. Когда начало темнеть, остановились под большой раскидистой сосной: вкронах лиственных деревьев стало всё больше и больше прорех. Ночной отдых был уже привычен, только на этот раз у них была хорошая еда. Вместо кипятка и сухарей бойцы наслаждались молоком и свежевыпеченным деревенским хлебом. Саша достал из коробки на орудийном щите формуляр пушки, вписал в него протяжённость сегодняшнего перехода и немного посмеялся над своей предыдущей записью: «Израсходован один шрапнельный выстрел — убито три утки».

Следующие два дня были непримечательными — мелкий крапающий дождик, временами спокойствие, временами глухие раскаты от далёких залпов, самолёты не появлялись. Земля под сапогами, подковами и колёсами начала размокать, но пока еще не препятствовала относительно быстрому походу. В результате на третьи сутки упряжка вышла к берегу того самого ручья. Побродив вдоль его берегов, Саша действительно нашёл то место, где расстояние между ними составляло всего полтора метра, так что бойцы могли запросто с разбега перепрыгнуть эту водную преграду, правда, без ноши. Родион уверял, что то же самое сумеют сделать и выпряженные лошади. Но у пушки с передком таким образом форсировать ручей вряд ли бы получилось, даже с помощью хорошего быстроходного тягача, поэтому бойцы взялись за постройку моста. Здесь очень пригодилась двуручная плотницкая пила: без неё, только с топором, пришлось бы гораздо труднее. Похлопав по стволам трёх молодых берёзок, Саша с горечью в голосе сказал: «Вы уж извините, родные! Просто так надо». Услышав такое, Илья начал было наигрывать «Во поле берёзка стояла…», но его тут же довольно грубо оборвали.

Повалив деревца, их распилили на брёвна длиной около двух с половиной метров, обрубив с них топором все сучья. С помощью верёвок и перебравшегося на другой берег ручья Родиона их уложили рядом в заранее вырытые лунки в земле. В итоге получилась «проезжая часть» шириной около ста восьмидесяти сантиметров. Её скрепили прибитыми поперёк жердями и обмотали для верности всё теми же верёвками. На всё это ушло без малого шесть часов времени: работа по заготовке материалов быстро утомила бойцов, да и навыков в инженерном деле у них не было. Сначала по переправе прошёл Саша, но она стала как-то подозрительно под ним поскрипывать, поэтому её решили подпереть ещё и снизу. Но сил уже не было, так что эту задачу решили отложить на завтра. Остаток дня прошёл в подготовке ночлега. Рано утром все дружно взялись за дело: сначала лопатами сделали нечто вроде лестницы к руслу ручья, чтобы было удобнее туда спускаться. Срубив ещё две берёзки, приготовили из них две опоры, которые с большим трудом поместили между настилом и дном ручья. Скрип и прогиб «проезжей части» исчезли. Чтобы лошадиные копыта не попали промеж её брёвен, между них насовали веток, земли, а для надёжности покрыли всё это брезентовым полотнищем.

Очень осторожно Родион переправил на другой берег одну за другой всех лошадей под уздцы — мост вновь начал поскрипывать, но выдержал. Затем максимально облегчили пушку и передок, сняв с них боеприпасы, запасные части, инвентарь и принадлежности. Вручную, также с максимальной внимательностью, их перекатили через переправу, сначала передок, а потом и саму полковушку. Когда орудие уже прошло половину пути по «проезжей части», раздался хорошо слышимый треск, но его изо всех сил вытолкнули на твердь земную. Всем троим только и оставалось, что тяжко выдохнуть: «Ух, повезло!» Но времени на отдых не было: гвоздями и обрезками укрепили начавшую «плыть» опору, после чего перенесли всё оставшееся имущество на нужный берег. Своё творение бойцы решили оставить как есть — вряд ли кто-то им ещё воспользуется, только сняли с него изрядно испачканное брезентовое полотнище и верёвки. Загрузив в передок лотки со снарядами и вернув на штатное место прочие вещи и припасы, двинулись дальше.

Чем ближе упряжка подходила к передовой, так всё отчётливей в воздухе чувствовалось разрушающее функционирование войны: звуки канонады стали обретать чёткость, некоторые деревья были явно повалены или изуродованы взрывами. Саша снова достал карту и начал прикидывать дальнейшие действия. Не так уж и далеко от их местоположения была железнодорожная станция, стоило выяснить, кто на ней находится.

Если свои, то поход можно считать оконченным, если же нет, то надо было пересечь рельсовые пути и продолжать движение на северо-северо-восток, вдали от любых дорог. По мере приближения к обжитым местам лес становился более редким, а местность — открытой и болотистой. Даже небольших познаний красноармейца Полухина в вопросах тактики, оперативного искусства и стратегии хватало, чтобы понять простую вещь: наступление ведётся вдоль удобных для того путей. Особенно это касается танков, бронетранспортёров и грузовиков, привязанных к дорогам или к более-менее ровной и сухой местности. Леса и болота — вотчина самой обыкновенной пехоты, а она всегда подтягивается с запозданием к ушедшим далеко вперёд танковым и моторизованным подразделениям. Учитывая крайне невысокий темп продвижения упряжки, она вполне могла встретиться вражеским пехотинцам, однако вряд ли кто из их командиров будет держать значительные силы и оборудовать хорошую связь в нежилой и заболоченной территории. А с одиночным дозором, не ждущим удара с тыла, Саша вполне рассчитывал справиться своими собственными силами.

Родиону не потребовалось много времени, чтобы верхом съездить в окрестности станции и увидеть там разгружающиеся воинские поезда немцев. Увы, далеко не все паровозы железнодорожникам удалось угнать или безвозвратно испортить. Деловито с вагонов и платформ гитлеровцы забирали разнообразные припасы и вооружение, слышались свистки локомотивов, выкрики командиров, лязг сцепляемого подвижного состава. Саше стало ясно, что придётся опять продолжать свой поход, но рассказ товарища навёл его на мысль немножко подпортить столь спокойную работу захватчикам. На карте станция была в трёх километрах от небольшого озера, переходящего в заболоченный участок перед лесом, где они находились. Два часа похода — и оно предстало перед глазами бойцов. Заросли высохшего камыша, уже жухлая болотная растительность и предательское похлюпывание под сапогами наглядно показывали, что дальше идти нельзя. Другая сторона озера также поросла деревьями и кустарником, так что станции не было видно, но басовитые гудки паровозов выдавали там её присутствие.