— Я тебе и без армии зад надеру, Карри.

На самом деле я не чувствовал себя таким уж храбрым. И я знаю, кому бы надрали задницу в ту ночь, если бы не вмешалась судьба. Раньше, чем Карри успел ответить, Питер бросился к нему забрать свою бутылку, но только выбил ее у него из рук. Ночная тишина разлетелась осколками: бутылка разбила потолочное окно, секунда — и она приземлилась на полу коридора верхнего этажа, расколовшись и разбросав вокруг пену. Сверху посыпалось битое стекло. Звук был такой, будто взорвалась бомба.

— Святая Мария, матерь Божья, — прошептала Кэтрин. И тут же все вскочили и побежали. Тени брызнули в разные стороны — кто к восточному крылу, кто к западному. В спешке и панике про еду и пиво все забыли. Мы толкались на темной лестнице, стремясь скорее попасть на второй этаж. Как крысы, мы стаей ворвались в двери спальни, а оттуда разбежались по кроватям. К тому моменту, как двери распахнулись и зажегся свет, все лежали под одеялами, притворяясь спящими. Мистера Андерсона это, конечно, не обмануло. Он встал в дверном проеме, лицо его налилось краской, черные глаза метали молнии. Голос, напротив, прозвучал почти спокойно. От этого нам стало еще страшнее. Впрочем, заговорил управляющий не сразу. Он подождал, пока мы поднимем головы и повернем к нему притворно-сонные лица.

— Я понимаю, что не все из вас в этом замешаны. Прошу тех, кто не участвовал, признаться, если они не хотят разделить с остальными наказание.

За плечом управляющего появился смотритель Дина. Он был в халате и тапочках, волосы растрепаны. Обычно он лучше всех из персонала относился к детям. Но сейчас в его карих глазах плескался страх, а лицо было болезненно бледным. Он что-то шептал в ухо мистеру Андерсону — слишком тихо и быстро, чтобы мы могли расслышать. Тот выслушал, распрямился. Смотритель тут же ушел.

— Еда и алкоголь на крыше. Глупые мальчишки! Это прямая дорога к гибели. А ну-ка, поднимите руки те, кто не был там!

Он стоял, скрестив руки, и ждал. Прошла всего пара секунд, и вверх потянулись неуверенные руки. Теперь стало видно, кто виноват. Мистер Андерсон хмуро покачал головой.

— А кто достал алкоголь?

В ответ — мертвая тишина.

— Да бросьте! — голос управляющего громом раздавался в ночи. — Если не хотите, чтобы всех наказали одинаково, невинные должны назвать виновных.

Мальчик по имени Томми Джек, один из самых младших в Дине, произнес:

— Это был Алекс Карри, сэр.

И настала такая тишина, что можно было услышать, как в Англии падает булавка.

Мистер Андерсон уставился на Карри, который уже сидел в кровати, уперев руки в колени.

— Что будешь делать, Андерсон? Выпорешь меня? Только попробуй.

По лицу управляющего скользнула мерзкая улыбка.

— Увидишь, — только и сказал он. Потом обратился к маленькому Томми, и в голосе его звучало презрение:

— Я не люблю мальчиков, которые выдают друзей. Думаю, еще до конца ночи тебе преподадут урок.

Он выключи свет и закрыл двери. В наступившей тишине раздался испуганный, дрожащий голос Томми:

— Я не хотел! Честно!

Алекс Карри прорычал в ответ:

— Ты, мелкий ублюдок!..

Мистер Андерсон был прав. Маленький Томми узнал, причем самым неприятным способом, что ябедничать на товарищей не стоит. Такой же урок получили все те, кто поднимал руки. А остальные могли только с ужасом ждать утра — и возмездия управляющего.

К нашему удивлению, ничего не случилось. За завтраком напряжение в Дине было физически ощутимо. В столовой стояла необычная тишина — казалось, и персонал, и дети боятся говорить. К тому времени, как мы выстроились парами, чтобы идти в школу, волнение немного улеглось. К концу уроков мы почти забыли обо всем. Вернулись в приют, как обычно. Изменилось только одно — Алекс Карри исчез. Он покинул Дин навсегда.

А потом мы пришли в спальни. И сразу увидели, что мешки с нашими пожитками, стоявшие в ногах кроватей, исчезли. Все до единого.

Я был в ужасе. Кольцо матери лежало в моем мешке! Я бросился вниз, полный праведного гнева, и столкнулся со смотрителем в коридоре нижнего этажа.

— Где наши вещи? — закричал я. — Что он с ними сделал?

Лицо у смотрителя было пепельное, вокруг глаз проступала зелень. Взгляд переполнен тревогой и чувством вины.

— Я никогда его таким не видел, Джонни, — сказал он. — Когда вы все ушли в школу, он выбежал из своих комнат, как одержимый. Обошел спальни и собрал все мешки. Заставил меня и еще пару человек помогать, — слова катились изо рта смотрителя, как яблоки из бочки. — Собрал все мешки в подвале. Потом я держал дверцу топки центрального отопления, а он бросал туда мешки. По одному. И не успокоился, пока все не побросал.

Гнев ослепил меня. Погибло все, что осталось мне от матери! Ее кольцо с переплетающимися змеями, альбом сигаретных пачек Питера… Все связи с прошлым порваны. И это сделал мистер Андерсон из мелкой мести.

Если бы я мог, я бы убил его. И ни секунды не жалел об этом.

Фину было неловко. Очень странно вдруг оказаться в доме, наполненном детскими воспоминаниями. В этом доме мистер Макиннес давал уроки ему и Артэру. Здесь они играли детьми — ведь Фин и Артэр были лучшими друзьями с тех пор, как научились ходить. Дом полнился мрачными тайнами, которые оба мальчика хранили в молчаливом согласии. А для Маршели это был просто дом, в котором она жила. Здесь она провела двадцать безрадостных лет в браке с человеком, которого не любила, здесь заботилась о его матери-калеке и растила их сына.

Когда все вернулись из Сторновея, Маршели пригласила Фина поужинать вместе с ней и Фионлахом. Он с благодарностью согласился — ведь иначе ему пришлось бы разогревать банку супа на походной газовой горелке. Световой день еще не кончился, но низкая черная туча превратила весенний вечер в ночь. Жестокий ветер свистел вокруг дверей и окон, гнал ливень волну за волной, задувал ветер в трубу и наполнял дом острым запахом горящего торфа. Маршели готовила ужин молча. Фин подозревал, что она испытывает чувство вины из-за того, что оставила отца одного в незнакомом месте.

— Ты хорошо с ним ладишь, — внезапно сказала она, не отрываясь от кастрюли на плите.

Фин сидел у стола со стаканом пива.

— О чем ты?

— Ты хорошо ладишь с отцом. Как будто умеешь общаться с маразматиками.

Он сделал еще глоток.

— У матери Моны была болезнь Альцгеймера с ранним началом, Маршели. Процесс развивался медленно, и вначале все шло не так плохо. Но потом она упала, сломала бедро, и ее положили в больницу Виктории в Глазго. В гериатрическую палату.

Женщина сморщила нос:

— Ей это вряд ли понравилось.

— Это было ужасно, — что-то в голосе Фина заставило ее повернуться к нему. — Я думал, такое бывает только в книгах Диккенса. Там все пропахло мочой и калом. Больные кричали по ночам. Медсестры сидели на кровати моей тещи, заслоняли телевизор, за который платила она, и смотрели сериалы, пока калоприемники больных переполнялись.