Тормоду в то время было лет двадцать пять. Волосы, вьющиеся вокруг лица, очень шли ему. Фин мог бы и не связать этого юношу с тем человеком, чьи очки вылавливал из писсуара только вчера. Но у него сохранились воспоминания детства о высоком, сильном человеке в синем комбинезоне и кепке, постоянно сдвинутой на затылок.

— А у вас есть более ранние снимки Тормода? — спросил он.

Миссис Макдональд покачала головой.

— Нет, до свадьбы — ничего. Когда мы встречались, у нас не было камеры.

— А фотографии его семьи? Детские снимки?

— У него их не было. Или он не взял их с собой, когда покидал Харрис.

— А что случилось с его родителями?

Пожилая женщина налила себе еще чаю из чайника под вязаной грелкой. Предложила подлить Фину и Маршели.

— Нет, спасибо, миссис Макдональд.

— Мама, ты собиралась рассказать нам о папиных родителях.

Она выдохнула сквозь неплотно сжатые губы.

— Тут нечего рассказывать, дорогая. Они умерли до того, как мы познакомились.

— И на свадьбе не было никого из его родственников?

— Никого, — пожилая женщина снова покачала головой. — Он был единственным ребенком в семье. По-моему, его родичи почти в полном составе эмигрировали в Канаду в пятидесятых годах. Он о них почти не говорил.

Она помолчала, глубоко задумавшись. Гости ждали довольно долго, и, наконец, она промолвила:

— Как странно…

А потом снова замолчала.

— Что странно, мама?

— Как ты знаешь, твой отец был очень религиозным человеком. Ходил в церковь каждое воскресенье, днем читал Библию, а перед каждой едой — благодарственные молитвы.

Маршели взглянула на Фина с грустной улыбкой.

— Как бы я могла забыть?

— Он был хорошим человеком. Честным и без всяких предрассудков. Кроме одного…

Ее дочь усмехнулась:

— Я помню. Он ненавидел католиков. Называл их «паписты и фении».

Мать покачала головой:

— Мне это не нравилось. Мой отец принадлежал к англиканской церкви, а она близка к католицизму. Только без Папы Римского. А твой отец ненавидел католиков безо всяких причин.

Маршели пожала плечами.

— Я не могла понять, серьезен он или шутит.

— Для него это было серьезно.

— Так что в этом странного, миссис Макдональд? — Фин попытался вернуть ее к мысли. Она непонимающе смотрела на него, пока не вспомнила, о чем шла речь.

— Ах да. Вчера вечером я разбирала вещи твоего отца. За эти годы он накопил много мусора. Не знаю, зачем ему все эти вещи. Он хранил их в старых коробках из-под обуви, в шкафах и комоде в гостевой комнате. Целыми часами рассматривал и перебирал все это. Не понимаю почему, — она отпила чаю. — Так вот, на дне одной из коробок я нашла вещь, которая… ну, не в его характере.

— Что это, мама? — Маршели была заинтригована.

— Я сейчас покажу, — пожилая женщина встала и вышла из комнаты. Вернулась она полминуты спустя и снова села между гостями на диване. Раскрыла правую ладонь над журнальным столиком, и на свадебные фотографии упал небольшой круглый потускневший медальон на серебряной цепочке.

Фин и Маршели наклонились, чтобы рассмотреть его. Женщина взяла медальон, перевернула.

— Святой Христофор, покровитель путешественников.

Фин наклонил голову набок и смог рассмотреть изображение святого с посохом, несущего маленького Христа через бурную реку. По краю медальон было выгравировано: «Святой Христофор, защити нас».

— Насколько я понимаю, — говорила миссис Макдональд, — католическая церковь лет сорок назад лишила его статуса святого. И все же он принадлежит к католической традиции. Не понимаю, откуда эта вещь у твоего отца.

Фин протянул руку и взял медальон у Маршели.

— Можно нам взять его, миссис Макдональд? Вдруг он поможет Тормоду вспомнить хоть что-нибудь.

— Конечно, — пожилая женщина взмахнула рукой. — Берите его, оставьте себе или выбросьте. Мне совершенно все равно.

Фин высадил недовольную Маршели возле бунгало. С трудом, но он смог убедить ее, что лучше ему вначале поговорить с Тормодом один на один. У старика так много воспоминаний связано с Маршели, что это может помешать пробуждению памяти о более дальнем прошлом. Фин не сказал только, что собирается по дороге сделать еще кое-что.

Как только машину стало невозможно увидеть из дома, он свернул с главной дороги на узкую асфальтовую дорожку, миновал решетчатое ограждение и вкатился на парковку Церкви Кробоста. Это было мрачное, суровое строение. Никакой резьбы по камню, бордюров с орнаментами, витражей — даже колокола на башне нет. Здешний Бог не терпел подобных излишеств. Развлечения считались грехом, искусство — сотворением кумиров. В церкви не было ни органа, ни фортепиано; только голоса верующих разносились под ее сводами в воскресенье.

Фин остановил машину у входа в дом священника, вскарабкался по ступеням. Солнечный свет еще скользил по зелено-бурой мозаике махера, головки пушицы колыхались под ветром вдоль окопов, оставленных резчиками торфа. Здесь, на вершине холма, было голо и пусто. Возможно, постоянное испытание веры суровыми природными условиями приближало к Богу.

Фин звонил в дверной колокольчик не меньше минуты. Наконец дверь открылась, и бледное, бескровное лицо Донны уставилось на него из темноты. Мужчина испытал шок, почти такой же сильный, как тогда, когда увидел девушку в первый раз. Тогда она не казалась достаточно взрослой, чтобы быть на третьем месяце беременности. Став матерью, она не начала выглядеть старше. Густые волосы песочного цвета — такие же, как у отца, — были убраны с узкого, без всяких следов косметики лица. Обтягивающие джинсы и белая футболка только подчеркивали ее худобу. Донна была хрупкой и маленькой, как ребенок. Но глаза у девушки были взрослыми, все понимающими.

Она помолчала. Потом раздалось:

— Привет, мистер Маклауд.

— Привет, Донна. Твой отец дома?

По ее лицу скользнуло разочарование:

— А я думала, вы пришли посмотреть на малышку.

Фин почувствовал себя виноватым. Конечно, это следовало сделать сразу. Но почему-то никаких эмоций по поводу внучки он пока не испытывал.

— В другой раз.

На детских чертах Донны, как пыль, осело недовольство.

— Отец в церкви. Чинит дыру в крыше.

Фин спустился на несколько ступеней. Остановился, оглянулся и понял, что девушка смотрит ему вслед.

— Они знают? — спросил он.

Она покачала головой.

Фин услышал удары молотка уже в вестибюле, но источник их увидел, только войдя в саму церковь. Дональд Мюррэй стоял на стремянке, установленной на балконе. Он балансировал среди стропил и приколачивал новые рейки на восточную сторону крыши. На священнике был синий рабочий комбинезон. Его волосы песочного цвета начали редеть и явно седели. Священник так сосредоточился на работе, что не заметил Фина. А тот стоял внизу среди церковных скамей и смотрел на него. За это время он успел вспомнить о приключениях перед днем Гая Фокса, о вечеринке на пляже, о поездке по западному побережью в красной машине с открытым верхом. Тут Дональд потянулся за гвоздями, и удары молотка стихли.