данный момент. Я ждала, пока он закончит, а сама думала, как это странно, что плохая новость уже произнесена, а реакции еще нет, потому что человек не понимает, о чем ему говорят. Я начала переводить. Мне показалось, что я переходник… устройство, в которое влилась информация электрическим током, а наружу вышла горящим топливом. Я не просто переводила. Я пропускала через себя, через свое сердце эти слова. Я сделала их русскими, понятными и, хоть и точными, но более прочувствованными. Иначе я не могла. Иначе это жестоко. Иначе просто не получилось бы. И не без последствий для меня. С первыми же словами Арвис заплакал. Он в один миг стал похож и на глубокого старика, и на маленького потерявшегося мальчика. Он прижал всеми пальцами глаза, словно хотел вдавить их, закачался на стуле и зашептал молитву то ли по-литовски, то ли по-польски. У меня защипало в носу и глаза затопило. Я изо всех сил старалась сдержаться и договорить до конца. Но Арвис, по-моему, меня уже не слышал. Стив посидел минуту смирно, а потом стал выражать соболезнования. Он говорил обычные и вполне правильные вещи. Меня это успокоило, а вот Арвис еще долго не мог ничего сказать. Наконец он отнял руки от лица и спросил, глядя куда-то в сторону:

— Как она умерла?

— Мы еще точно не знаем, — ответил Стив, — эксперты доложат через несколько дней.

— Она не мучилась?

— Будем надеяться, что нет.

— Почему через несколько дней?

— Потому что разобрать машину можно только после того, как каждый сантиметр изучен на месте. Потом так же осторожно по сантиметру будут разбирать багажник. Там ищут отпечатки и возможные следы участников преступления в виде ДНК. Каждая ниточка или ресничка может навести на след. Вы жене сами скажете или нам ее теперь позвать?

— Нет-нет! Я сам.

Поговорив еще немного, Арвис поднялся и побрел вверх по лестнице, к себе на второй этаж, где в номере его ждали жена и внуки. Там он решил постоять немного сначала, а мы со Стивом пошли к дверям номера мужа Марты, Валерия. Тот быстро проснулся и пригласил нас в номер. Он тоже заплакал, но тут же ушел в ванную комнату. Мы простились с ним через дверь и договорились о встрече на завтра. Он извинился, что не может проводить нас, но мы просили не беспокоиться.

Мы шли по коридору, когда услышали ужасный крик Веры, матери Марты, из номера Арвиса. Тут я не выдержала. К горлу подкатил ком, я остановилась и зажмурилась. Меня затошнило. Не дай бог никому потерять своего ребенка. Да еще так… Какой ужас! Как страшно, когда это все так близко, чуть ли не на глазах. Мы часто слышим новости о похищениях и убийствах. Гораздо чаще, чем хотелось бы. Но когда это не по телевизору, а наяву, это ужасно больно. Хотя вроде бы чужие люди. Стив оказался прямо передо мной и обхватил меня руками. Он прижал меня к плечу и что-то сказал, но я его не слушала, так как переводить ничего и никому не надо было. Я пришла в себя уже у него в машине. Пришлось извиняться за дозволенную себе слабость. Все-таки в первый раз такое дело. Стив признался, что ему самому пришлось трудно. Он проводил меня до моей машины и снова обнял, заявив, что мою поговорку «Утро вечера мудренее» теперь прекрасно понимает. Я была какая-то размякшая от потрясения и вдруг почувствовала его губы на шее. Решив, что мне уже черт знает что кажется, я отшатнулась и заторопилась домой. Прощаясь, я глянула на Стива и поняла, что мне ничего не кажется.

По дороге домой меня трясло, но теперь от злости. Рядом на сидении лежала федора. Можно было думать вслух. Ах ты скотина! Кобель паршивый! Ну нет ни стыда, ни совести! У людей горе неописуемое, а этот тут как тут. Воспользовался моментом, сукин сын! А я-то — тоже хороша. Ну разве можно так раскисать? Распустила нюни, сопли на полверсты. Еще подумает, что я ему подыграла. Ну я тебе устрою завтра, мало не покажется! Пусть я потеряю эту работу, но…

Федора все терпеливо выслушала. Мне стало легче.

А что, собственно, «но»? А что он такого сделал? Ну ты расползлась по швам, а он прислонился так кстати. Каждый по-своему переживает. Может быть, это у него реакция такая. Может, тебе от слез легче, а у него слеза скупая, мужская… То есть вместо слез ему нужно кого-то обнять, стать ближе…

Я покосилась на шляпу, у которой был насмешливый вид.

Ну, хватит ерунду пороть. Уже защищаю его? Я реагирую совершенно иррационально. Завтра прикинусь, что ничего не было. Да и он, скорее всего, сделает то же самое.

— Сегодня же свожу тебя в химчистку, — сказала я федоре.

Когда я вошла в дом, уже светало. Кот требовал завтрака. «Ям бы тока жрать!» Я разделась и завернулась в одеяло, как в кокон. Мне было холодно, стыдно и обидно. В ушах звенело. Теперь я злилась только на себя. Где-то в Саусенде плачет семья Виляускасов и Валера Жербень. Теперь вся их жизнь станет совсем иной, изуродованной страшным шрамом. Им бы твои проблемы…

Проснулась я уже в десять утра. Катя притащила мне кофе и потребовала поездки по магазинам. Мне этого не хотелось. Я вся была разбитая, на душе лежал булыжник. Но мы все-таки поехали, потому что я вдруг посмотрела на Катьку и увидела, что мне нельзя ничего валить на ночной кошмар. У нее был детский, счастливый вид. Серые глаза смотрели с надеждой. От нее пахло кукурузой и молоком. Давно малая любимая пижама сбилась на спине, а постоянный локон на затылке лохматился, как и пятнадцать лет назад. Сердце екнуло на секунду.

Часа через два мы уже входили в здание торгового центра «Лэйксайд». Впереди полдня примерок и споров, потом обед в «Нандосе». Время до встречи с Виляускасами и Стивом хотелось отложить на бесконечный срок. Нам было хорошо вместе. Не так уж много осталось у нас общих дел. Помимо подобных поездок, мы еще смотрим кино, иногда читаем, ходим в спортклуб и в ресторан, вместе ездим отдыхать, ну и все. Гулять уже дочь ходит по своим друзьям, скоро ей со мной будет вовсе неинтересно. У нее все больше своих дел, в которые меня посвящать не обязательно. Ее музыку я уже не понимаю, а она уже не хочет ходить со мной в гости к знакомым и избегает