Нога босые да во сырой земле.

Все по поросли да по живой листве

Только нет пути, время кончилось

Ясным утречком,

Грешной ночкою.

Влюбиться за шесть дней! И это после десяти даже не веков – тысячелетий галантно-скабрезного отношения к женщинам. Любым. Случались, конечно, увлечения, затягивавшиеся надолго. Иногда на десятки лет. Но… Нет. Не так все было. Совсем не так. Красива была Кина… В том-то я беда. Так уж устроены шефанго, что все вокруг оценивают они с позиций «красиво – некрасиво». Это – определяющее. Остальное – лишь поверхностные наслоения, не стоящие внимания, не оказывающие влияния. Ни на что.

Эльрик был больше шефанго, чем все его соплеменники. И одновременно он не был шефанго вообще. Обычно это помогало отстраниться, посмотреть на собственные поступки словно бы сверху, как смотрят на картину, на отражение в воде. Помогало понять себя. Предсказать свое поведение.

Сейчас и здесь он тоже отстранился. И увиденное не понравилось принцу. Совсем.

Красива была Кина. Слишком красива. Скорее всего, даже на Айнодоре не знала она равных себе. А уж его, шефанго, давно не видевшего нелюдей, привыкшего довольствоваться теми осколками красоты, что сверкали иногда в человеческих женщинах, синеглазая эльфийка заворожила сразу. Наверняка даже не задумавшись об этом.

«И не влюбился ты вовсе» – вынес Эльрик сам себе неожиданный и беспощадный приговор. «Ты ее полюбил, придурок. Теперь моли Богов, чтобы добраться поскорее до Ахмази и сдать ему эту обузу с рук на руки. Сдать с рук на руки, ты меня слышишь, болван?! Этот лис о девчонке получше твоего позаботится, так что, если ты Кине блага желаешь, даже не помышляй о том, чтобы себе ее оставить» – Сулайман с некоторой опаской наблюдал за расхаживающим вдоль стены эльфом, сжимающим в зубах погасшую трубку. Ушлый купец раздумывал, как бы ему убедить этого беловолосого шайтана остаться у него на службе. А еще Сулайман полагал, что Эльрис не станет возражать, если его сестра станет любимой женой в доме богатого и процветающего торговца из Мерада. Что за торговец? Ну конечно же он, Сулайман, собственной персоной.

И серебром звенело под вечерним небом:

Слезы капают, колокол звенит,

Только слышится дальний стук копыт.

Я бы рад уйти, да горят мосты -

Это свет звезды,

Это кровь травы.

Мерад показался Элидору гигантским муравейником, где муравьи, все как один, спятили и носились по улицам без всякой цели и смысла. Впрочем, глухая злоба и раздражение, перегорев еще в Табаде, сейчас уже почти не давали о себе знать. Зато любопытства и непонимания было больше, чем хотелось бы.

– Куда все несутся? – спросил эльф у Сима, пока они ехали по узким улочкам. – Пожар, что ли?

– По делам они. И не несутся, а спокойно идут, – охотно объяснил гоббер. – Вот когда пожар, тут такое начинается… – Он ухмыльнулся. – Люблю.

– Что? – не понял Элидор. – Пожары? Сим обиделся:

– Какие пожары?! Беготню люблю. Суету. Всем что-то надо, все заняты, все при деле. Очень приятно сумятицу вносить.

– Куда мы едем-то?

– В кофейню. Лучшая в городе, между прочим.

– А почему на окраине?

– Эх, Элидорчик, – гоббер вздохнул, – двадцать лет ты в ордене работаешь, а все еще не понял, что лучшее всегда на окраинах.

– Лучшее – в центре, – буркнул эльф.

– Где центр, а где мы? – совершенно серьезно спросил Сим.

В словах его был свой резон. Про наблюдателя Сима Элидору слышать не приходилось. Но кто в ордене лучший боец, он знал. И боец этот был сейчас действительно далеко от центра.

– Это лучшая кофейня в городе, – с энтузиазмом взялся просвещать его гоббер. – Там вообще-то не сдают комнат. А если сдают, то только очень приличным людям. А хозяин привык не задавать вопросов. И трупы прятать удобно.

– Что ты понимаешь под приличными людьми?

– Ну… нам с тобой он комнаты сдаст. А потом ты расскажешь мне все сначала и поподробней. Лады?

– Посмотрим. Мебель там такая же?

– Такая же, как где? А-а, как в Табаде? Нет. Лучше.

– Выше? – с надеждой спросил Элидор.

– Мягче, – расплылся в улыбке Сим. – Тебе понравится.

Ему не понравилось.

Для начала не понравился сам хозяин. Толстый, неопрятный мужчина по имени Аслан. Он походил на кусок теста, а руки его были белыми и пухлыми, как у полных женщин.

– Почтеннейший, нам нужна комната, – разливался Сим, пока Элидор разглядывал Аслана, а Аслан разглядывал Элидора, черный плащ с белым крестом и дорогой перстень все с тем же крестом по черной эмали. – Да, комната нужна, а вот вопросов нам не надо – за что-то же мы платим такие большие деньги. Комната нам нужна всего на пару дней, а потом мы уезжаем. Кстати, надеюсь, сало у вас не прогорклое?

«Это он к чему, интересно?» – Эльф перестал сверлить Аслана взглядом, и тот, опомнившись, заверил Сима:

– Все самое свежее, уважаемый. Самое свежее.

– Свежее – это хорошо. – Гоббер ободряюще улыбнулся. – Но главное, чтобы не беспокоили. Вот когда я прошлый раз был в Мераде, мне пришлось останавливаться в таком хане, что там невозможно было заниматься делами. Как-то приходит ко мне в тот хан…

Хозяин явно встречался с Симом раньше: он, обреченно кивая, провел гостей в задние помещения дома, где и располагались комнаты для приезжих. Получил плату. Действительно немаленькую. Поклонился. И убрался с явным облегчением.

Элидор с ненавистью поглядел на стол и кровать. Выругался сквозь зубы.

– Ты чего, Элидорчик? – искренне удивился Сим. – Ты глянь, тут даже кресла есть.

– Кресла?

– Да вот же! – Гоббер ткнул пальцем, а потом плюхнулся задницей на груду подушек.

Элидор закрыл глаза и упал на кровать. Сим пытался научить его говорить «тахта», но учиться эльф не желал. У него никогда не было способностей к языкам.

– Ну? – с нетерпением провякал гоббер.

– Что – «ну»? – Задание твое.

– Убить Самуда.

– Нет. Не так. Ты не правильно рассказываешь. Вот слушай, как надо.

Элидор приподнялся на локтях. Потом сел. И с интересом уставился на Сима.

Ободренный вниманием, гоббер сделал значительное лицо:

– Значит, так. Для начала ты должен произвести как можно больше шума одним своим появлением. Верно?

– Ну. – Это было само собой разумеющимся. Все свои убийства, кроме, пожалуй, самых-самых первых, Элидор должен был проводить громко. Его выходы всегда были карательными. Силовой аргумент ордена. «Тот, кто всегда возвращается». Зачем оговаривать то, что ясно и так?