и нежное. Арди даже казалось, что он знал, что именно. Будто и ему когда-то, над ухом, закутанному в одеяло, тихо дарили звуки, навсегда оставшиеся в самых глубоких и потаенных уголках памяти.

— Пойдем, — тихо произнес дедушка, сжимая плечо мальчика.

Арди поднял взгляд на дедушку и замер. Его глаза одернулись едва заметной, прозрачной пеленой, но далеко не это заставило мальчика застыть. Дедушка, в отличии от смеющегося отца и превратившейся в теплое одеяло матери, представлялся… как небо перед осенним дождем. Еще светлое, но готовое вот-вот упасть на плечи неприятной моросью. Наверное, так выглядела усталость у взрослых.

Усталость и что-то еще. Арди пока не знал этого чувства. Но, наверное, оно походило на то, когда он ожидал поймать в реке большого карася, а выловил жабу. Тоже хорошо, но не то.

— Пойдем, — повторил дедушка.

Арди хотел что-то возразить, но неожиданно сильные и крепкие пальцы, схватив мальчика за плечо, буквально вытащили его из комнаты. Арди успел посмотреть на родителей в немой просьбе выручить, но тех полностью поглотило содержимое маленького свертка, убаюкиваемого на руках матушки.

Миновав коридор, все такой же пыльный и скрипучий, сколько не чини и не убирайся, они вскоре оказались на крыльце. Только там дедушка разжал пальцы и тяжело опустился на кресло-качалку, где проводил многие вечера.

Арди посмотрел на небо.

Смеркалось. На востоке, за пиками Алькады, уже разворачивала прохладные объятья ночь, сулящая принести с собой сварливую осень. Арди не любил осень. И лето. Ему нравились зима и весна, потому что…

— Ардан.

Мальчик вздрогнул. Он отвернулся от далеких гор и посмотрел на дедушку. Тот спрятал глаза за слегка дрожащей, словно еще больше высохшей ладонью. Если недавно дедушка напоминал старый дуб, то теперь походил на дерево, сожженное молнией. Того и гляди — рухнет кучкой праха.

— Дедушка!

Мальчик подскочил к креслу и собрался было схватить дедушку, но замер. А вдруг одного его прикосновения окажется достаточно, чтобы слегка покачивавшийся вперед-назад старец действительно рассыпался.

— Все в порядке, — улыбка дедушки дрожала едва ли не сильнее, чем его руки. — Нам надо поговорить, Ардан.

Слова дедушки окутывали его. Вернее — не слова. Всего одно единственное — его собственное имя. Оно проникало туда же, куда смотрели Эргар и отец. Глубоко. Туда, куда Арди не хотел бы, чтобы хоть кто-то забирался. Не осознанно, а просто… потому что.

— Твой брат, Ардан, — звуки постепенно смолкали. Исчезли едва начавшие свое пение цикады. Пропал извечный мелодичный шорох смеющихся лиственных крон, качавшихся в такт бегущему среди их вершин ветру. Арди погружался под воду. Незримую, но от того ничуть не менее явную. — Он родился не таким, как ты.

Его брат? У него был брат?

Все вокруг отдалялось. Размывалось. Мальчик словно вновь спрятался внутри серванта и, выбирая момент, чтобы выскочить и всех напугать, смотрел на мир сквозь призму старых, мутных стекол.

— Кровь матабар в нем спит и вряд ли когда-то проснется, — слова дедушки острыми занозами проникали все глубже и глубже, а Арди ничего не мог поделать. — Слушай мой голос, Ардан. Не отвлекайся. Сосредоточься на нем.

Арди выполнил просьбу и мир вокруг исчез. Мальчик словно одновременно находился тут, на родном крыльце, и где-то далеко. Под толщей не только воды, но и речного ила, укрывшего его холодным, далеко не приятным одеялом.

Но надо терпеть.

Дедушка попросил.

— Эти узы лишь навредят твоему пути, мой мальчик, — длинные, острые занозы, кажется, достигли своей цели. Нашли те канаты, что только несколько минут назад соединили Арди с Эрти.

Эрти…

Его брат…

У него был брат.

Маленький и беззащитный. Как тот бельчонок, которого так сильно просил спасти Скасти. Было страшно. Очень страшно. Но Арди, все же, его спас. Он забрался на самое высокое дерево в сосновой роще. Победил палкой гигантского филина и, гордо неся порезы от стальных когтей птицы, помог забившемуся в маленькое дупло бельчонку. Вытащил его на свет и, увидев и услышав в глазах бедняги нужные слова, нашел его семью и вернул бельчонка домой.

Причем тут бельчонок?

Все так не ясно, так не четко.

— Слушай мой голос, Ардан, — дедушка говорил как из далека. Из прошлого или из будущего. — Кто бы ни родился в этот вечер, он не брат тебе, — иглы вонзались в канаты, пытаясь разорвать их крепкие узлы. — Вы никогда не станете одним целым. Путь ваш — две разные дороги. Он твоя семья, но не одно с тобой. Его удел — его земля. Твой удел — твоя земля.

Все больше и больше игл впивалось в узы, от чего-то казавшиеся Арди самым ценным, чем он обладал. Но дедушка ведь не собирался ему навредить. Арди знал это, чувствовал. Дедушка любил его. Арди чувствовал и это.

Но…

Эрти.

Его брат.

Брат.

— Н-н-нет, — с трудом произнес Арди.

Он отшатнулся. Схватился за клык, висевший на его груди, словно тот мог дать ему сил. Столько сил, сколько имелось лишь у одного человека, которого знал Арди. Его отца. У Гектора Эгобар точно хватило бы сил, чтобы отрыть себя из холодного ила и выплыть наружу.

— Ардан…

— Нет-нет-нет-нет, — из раза в раз повторял Арди, все сильнее и сильнее сжимая клык.

Внезапно мальчик почувствовал, как что-то горячее стекает по его пальцам. Наваждение ушло. Никакие острые занозы больше не пытались рассечь канаты. Все такие же целые и невредимые, они крепко держали что-то ценное глубоко внутри мальчика.

Он резко открыл глаза и увидел перед собой фигуру столь же удивительную, сколь и ужасную. Размером со взрослого медведя, с лапами каждая толщиной с березу, когтями и клыками, сверкавшими лунными серпами и четырьмя хвостами, опутывавшими Арди.

Фигура блестела и мерцала, а сквозь неё, как сквозь самый чистый ручей, был виден сжавшийся дедушка. Он будто уменьшился в размерах и обмяк, расплывшись телом по креслу.

— Ты не прав, Эргар.

— Может быть, старый друг, — смутно прозвучало рычание барса. — Но у меня долг перед Гектором. И, земля и небо свидетели моим словам, я его выплачу. Даже если этим уничтожу нашу последнюю надежду.

Арди почувствовал, как дедушка смотрит уже совсем не на призрака, а сквозь него — прямо на мальчика. И, впервые с самого детстве, Арди испугался этих жутких глаз. Совсем не тех — родных и знакомых, что он видел каждый день.

Мальчик поддался эмоциям и, все еще не