лишь потому, что умел предугадывать желания Рима, связывать с ними свои желания и действовать моментально, не откладывая в долгий ящик.

Теперь же тетрарх медлил, хотя его коробило оттого, что бродяга из «ниоткуда» сумел за короткий период приобрести завидную известность на пространстве некогда единой и огромной, а ныне разделенной на части империи Ирода Великого. Нахрапист смутьян, незнамо на что надеется. Впрочем, во все времена так бывало. Пророки тоже начинали с этого. Разносили вслух то, о чем многие думать боялись, а уж говорить тем более, языки прикусывали. Вот и сейчас уже кто-то где-то несет, что Креститель праведник, и толпятся округ гурьбою. По доносам сыщиков, в землях Галилеи, подвластной тетрарху, он не сидел на месте. Действовать с ним надо осмотрительно. Ушло время, когда можно было бесхлопотно свернуть ему шею. Поздно спохватились.

Тетрарх прикидывал, сделай он сейчас без хорошего повода опрометчивый шаг в отношении Иоханана, и запросто может прокатиться никчемушная смута среди галилеян. А в теперешнюю пору Антипе она была совсем не на руку. Лучше выждать, несмотря на то что Пилату это не нравится. Повод обязательно найдется, конец неминуемо наступит.

Ирод Антипа по-царски драл кверху подбородок, мягкой походкой в легких удобных сандалиях топтался из стороны в сторону в притворе дворца. На нем была пурпурная одежда, увешанная драгоценными каменьями, пропитанная тонкими благоуханиями, и диадема.

Перед Антипой раболепно сжимался домоправитель Хуза. Лицо Хузы было не выспавшимся, кислым, да и весь он выглядел пришибленным, непохожим на себя. Впрочем, тетрарх терпеть не мог, когда лица придворных расплывались от радости, особенно если у тетрарха в тот момент на душе скребли кошки.

Плохое настроение Антипы усугублялось неопределенным предчувствием, возникшим после увиденного под утро сна. Не знал и даже не догадывался, какими событиями наяву обернутся сновидения. Не уверен был, что сон предвещал удачу, что покой, коего последнее время лишился, непременно вернется.

Скисшее лицо Хузы давало повод царю предположить, что главный смотритель дворца сообщит о каком-нибудь ночном происшествии в стенах. Всегда во дворце что-нибудь происходило, и чаще всего по ночам. Ирод Антипа уже привык выслушивать от Хузы подобные доклады.

Однако в уши царя вошла новость неожиданная, она привела тетрарха в оживление и вызвала усмешку на лице: Хуза сконфуженно пожаловался, что от него сбежала жена Иоанна.

Имя жены Хузы напомнило Антипе о Крестителе, и он досадливо покривил губы. Но тут же язвительно подумал, что женщина крепко поддала мужу тем же манером, что Иродиада мужу Боэту. Тетрарх не жалел таких бедолаг и не сочувствовал им. Сами виноваты, если позволили женам стать чужими любовницами.

Тетрарх ждал, что вот сейчас Хуза пожалуется на распутство Иоанны и попросит о справедливом суде над нею. Наивный, где и когда он видел у правителей эту справедливость? Разве, находясь много лет возле властителя, он еще не понял, что тетрарх справедлив не потому, что он справедлив, а потому, что он повелитель?

Однако Хуза не произнес больше ни единого слова. Выходит, он не обвинял жену в измене. Хотя бы в этом оказался перед тетрархом сообразительным. Ведь, как домоправитель, он хорошо знал, что в недавнее время Антипа сам таскал в свою постель многих жен придворной знати. И если бы каждый муж стал жаловаться на измену своей жены и просить справедливого суда тетрарха, тогда весь дворец гудел бы, как растревоженное осиное гнездо.

Тетрарх усмехнулся еще раз, ему все-таки было любопытно, почему и куда сбежала Иоанна. И Хуза ответил, что потащилась за баламутами, которые во множестве слоняются по землям иорданским, как будто те медом намазаны.

Тетрарх рассмеялся, он представил жену Хузы, как она неприкаянно шаталась вместе с грязными оборванцами и выпрашивала кусок хлеба на пропитание. Голодала и радовалась всякому брошенному куску. Иоанна была изнеженной, привыкла к расшитым мягким одеждам и таким же сандалиям. Сменить все это на грубую одежду из посконного холста или из овечьей, козьей и верблюжьей шерсти и шастать босыми ногами по камням это неимоверная глупость со стороны женщины, дикое насилие над собой. Антипа не думал, что это продлится долго, а потому, не колеблясь, заверил Хузу, что скоро его жена на четвереньках приползет назад. Станет на коленях умолять мужа, дабы тот простил и принял ее снова. И тогда все будет зависеть от слова Хузы.

После этого домоправитель приободрился и приступил к отчету о делах во дворце. Он делал это один раз в три дня, старался докладывать так, чтобы тетрарха не очень беспокоили внутренние дворцовые проблемы и не отзывались недовольством на домоправителе. Иногда, правда, бывали случаи воровства, скандалов и стычек между придворными. Тогда Хуза очень умело переваливал все на плохую дворцовую стражу, и тетрарх неистовствовал, распекая начальника стражи. Многие начальники стражи после докладов Хузы поплатились своим местом, а иные головой. Лишь последний удерживался долго, потому что был хитер не менее Хузы.

Придворные боялись Хузу, втайне люто ненавидели и жаждали, чтобы он окочурился. И он, конечно, знал об этом.

Сейчас Хуза понимал, что все вокруг, проведав, что от него сбежала жена, будут тайком заходиться от насмешек. Фарисеи и книжники обязательно напомнят о законе Моисея, хоть он никак его не нарушил своим отказом обвинить жену в неверности. Конечно, он мог бы совсем иначе поступить с нею, но она была молодая и привлекательная, вторая, после смерти первой. Хуза хотел бы вернуть ее домой.

Он знал, что Иоанна всегда любила слушать бродячих болтунов, и не запрещал этого. Ему было на руку. Она всякий раз приносила новости о тех, кто растаскивал по тетрархии вредную болтовню, и о тех, кто растопыривал уши для этого суесловия. Хуза был в курсе многого, это нередко помогало в делах. От жены наслушался об Иоханане Крестителе. Тот в своих речах неустанно долбил Ирода Антипу за нарушение закона. Тетрарх при живой жене сожительствовал с неразведенной женою сводного брата Боэта, Иродиадой.

Галилеяне глухо роптали, передавая друг другу речи Иоханана. Будоражились, забывали страх, возмущенно плевались в сторону тетрарха.

Хуза содрогался, слушая жену, сердце колотило, ибо он отчетливо понимал, что тетрарх никому не простит и не упустит своего момента.

Сейчас Хуза видел, что царь был в курсе речей Иоханана в адрес римлян, но не ведал о нападках на себя. Ему боялись принести эту весть. Каждый разумел, кто первым придет с такой новостью, может вмиг лишиться головы. Но также может остаться без головы любой, кто вовремя не принес весть. А слухи ползли, как змеи.

Между тем доносительство не являлось обязанностью Хузы,