мнением на этот счет никто особенно не интересовался). Так что в случае необходимости эти военные поселенцы могли без особого промедления явиться на его зов во всеоружии. А во-вторых — на всем обязанных и потому слепо преданных ему «десять тысяч Корнелиев» — бывших рабов убитых по приказу Суллы римских граждан, отпущенных на волю диктатором (хотя и не имевшим, по римским законам, права освобождать чужие «говорящие орудия»), даровавшим им римское гражданство. Таких освобожденных рабов в Риме называли «вольноотпущенниками» («либертинами»). В третьих — на верхушку «оптиматской» олигархии (о чем еще будет подробнее рассказано далее). Система террора, хаотичная при Марии и «марианцах», была доведена Суллой до совершенства. В проскрипции — вывешивавшиеся публично, для всенародного ознакомления — «черные списки» — были занесены тысячи имен римлян, враждебных Сулле или просто «подозрительных». Дело доходило до самых возмутительных эксцессов.

Луций Корнелий Сулла

«Когда победитель Сулла приказал удавить Дамасиппа и других ему подобных людей, возвысившихся на несчастьях государства (подобно диктаторам всех времен и народов, Сулла порой репрессировал кое-кого и „за дело“ — В. А.), кто не восхвалял его поступка? Все говорили, что преступные и властолюбивые люди, которые мятежами своими потрясли государство, казнены заслуженно. Но именно это и было началом большого бедствия: стоило кому-нибудь пожелать чей-то дом, или усадьбу, или просто утварь, либо одежду, как он уже старался, чтобы владелец оказался в проскрипционном списке. И вот тех, кого обрадовала смерть Дамасиппа, вскоре самих начали хватать, и казни прекратились только после того, как Сулла щедро наградил всех своих сторонников» (из речи, произнесенной впоследствии в сенате Цезарем, в изложении Саллюстия).

Каждый мог донести на каждого, и каждый мог безнаказанно убить жертву доноса, получив в награду часть имущества убитого. Так, к примеру, промотавший свое состояние и оказавшийся по самые уши в долгах отпрыск знатного рода Луций Сергий Катилина убил своего заимодавца патриция Гратидиана, или же Грацидиана (ни в чем, ни перед Суллой лично, ни перед партией «оптиматов» в целом, не повинного и потому в списки смертников не занесенного). Убив Гратидиана, Катилина протащил его труп среди бела дня по Риму, демонстративно бросил к ногам Суллы и объявил свою жертву заговорщиком против диктатора, лишь по недоразумению и недосмотру, избежавшим занесения в проскрипционный список. Прельщенный богатствами убитого, Сулла милостиво согласился внести его имя в проскрипционный список посмертно (или, как говорили римляне, «пост мортем»). А его убийца Катилина (с которым мы еще встретимся по ходу нашего правдивого повествования) не только избавился от долгов, но и получил в награду за донос изрядную долю имущества своего злополучного кредитора. В-общем, настали воистину золотые деньки для любителей сводить личные счеты, шпионов, наушников и карьеристов. Ближайшее окружение «триумфатора» Суллы чудовищно обогатилось за счет конфискованного имущества павших жертвами проскрипций римских граждан. Если верить сочинению римского историка Аппиана «Гражданские войны», в ходе проскрипций было убито девяносто одних только сенаторов (по большей части, очевидно, поплатившихся жизнью не за вряд ли испытываемые ими, в силу их общественного положения, симпатии к «народникам», а за свое богатство — нужно же было Сулле черпать откуда-то средства для вознаграждения своих клиентов и «контрактников»!) и две тысячи шестьсот римских «всадников» (в отличие от сенаторов, видимо, убитых, в большинстве своем «за дело»).

Конфискованное «сулланцами» имущество жертв массовых репрессий незамедлительно пускалось с молотка. По утверждению Цицерона, «Луций Сулла, на устроенных им роковых торгах, продавал достояние без суда осужденных граждан и говорил, что продает свою добычу» (как если бы он «воевал» не со своими римскими, согражданами, а с внешними врагами Рима — В. А.).

Однако, как это ни странно, члены правящих семейств, принадлежащих к обоим политическим лагерям, пережили период «сулланского» террора без особых потерь. Ибо их семейные связи были столь разветвленными и многосторонними, влияние настолько велико, что всегда находился друг-приятель или родственник, своевременно предостерегавший об опасности того, кому эта опасность угрожала. Причем это предостережение нередко приходило из ближайшего окружения свирепого Суллы, порой, возможно, даже с согласия всемогущего диктатора (или, по крайней мере, с его ведома). Оказавшиеся в опасности, но вовремя предупрежденные о ней, магнаты успевали спастись бегством, укрыться, или вывезти часть своего имущества «в оффшоры», за пределы Рима. А в остальном — вернулись «добрые старые времена». Упорная и узколобая каста сенаторов-патрициев, ничего не забывших, но и ничему не научившихся, надменных «оптиматов», была снова посажена Суллой «в седло». Словно и не было никаких Гаев Мариев с их «популярами»…

Сулла — «Любимец Афродиты»

Родовитый диктатор не был всего лишь неотесанным солдатом и послушной политической марионеткой, в отличие от побежденного им «худородного» Мария. Лощеный щеголь и филэллин, из любви ко всему греческому даже добавивший к своему латинскому прозвищу «Феликс» («Счастливый») более изысканное, по его мнению, греческое прозвище «Эпафродит» — «Любимец Афродиты (греческой богини любви и красоты, аналога римской Венеры)», сменивший тогу римского патриция, лишь окаймленную пурпуром, на целиком пурпурную греческую хламиду (приличествующую не гражданину Республики, но автократору[44]-царю эллинистической монархии), а короткую римскую солдатскую стрижку — на модную греческую прическу, Сулла был хладнокровен, умен, образован, преисполнен презрения к людям, предельно циничен, алчен, кровожаден и жесток. Самые чудовищные злодеяния диктатор совершал с ледяной иронией, заставлявшей побежденных содрогаться и еще сильнее осознавать всю глубину, тяжесть и горечь поражения. «Ваэ виктис!» Горе побежденным! Совсем как на гладиаторских «играх» в римском цирке…

Вознамерившись вернуть Рим к архаическим порядкам, царившим в Городе на Тибре до ухода взбунтовавшихся плебеев на Священную гору, Сулла отменил институт народных трибунов, должность цензора (составлявшего списки членов сената и удалявшего из него имена оказавшихся недостойными) и прочие атрибуты «прогнившей и растленной демократии». Отныне в Городе на Тибре должны были царить твердая власть «лучших», порядок и повиновение…

Первый конфликт молодого Гая Юлия Цезаря с «любимцем Афродиты» произошел, вероятнее всего, в 81 году до Р. Х. Диктатору явно пришелся не по вкусу брак племянника Мария с дочерью Цинны Корнелией. Решив использовать брак Цезаря как повод проверить, чего ему ждать от племянника Мария, Сулла потребовал расторжения этого брака.

Должно быть, категорический отказ молодого «фламена диалиса» подчиниться этому наглому требованию стал для всесильного диктатора крайне неприятной неожиданностью. К таким афронтам самовластный Сулла не привык.

И он затеял с непокорным «фламеном» игру в кошки-мышки. «Кошка» Сулла действовал постепенно, шаг за шагом, не торопясь, испытывая «мышку» Цезаря на прочность (или же «на вшивость» — хотя «вшивым» в итоге