Когда человек что-то делает с душой, это всегда привлекательно. Я бы даже сказал, сексуально. Ненавижу небрежность и леность. Мы мило болтаем, и меня вдруг пробивает дрожь. Внезапный приступ тоски. Я вдруг очень остро осознаю, как меня угнетает мое одиночество. Мне уже не хочется становиться Богом. Мне хочется прожить всю жизнь с этой барменшей. Я даже согласен работать грузчиком на каком-нибудь складе, за мизерную зарплату. Я согласен на что угодно, лишь бы быть с ней.

– Может быть, вы согласитесь со мной поужинать? – Я задаю этот вопрос без малейшей надежды на успех. Но если бы я промолчал, если бы даже не попытался спросить, я бы потом еще долго терзался горькими сожалениями.

– Если бы я не была замужем…

Думаю, насчет “замужа” она солгала. Но это был вежливый способ отказать нежелательному кавалеру в моем лице. Счастливое будущее, которое я успел себе нафантазировать, отправилось туда же, куда отправляются все несбывшиеся мечты и неиспользованные возможности. Как ни странно, но я ни капельки не расстроен. Дрожь унялась. Но если тебя не особенно волнует, что тебе скажут “нет”, стало быть, ты не так уж и рвешься услышать “да”.

Я быстро просматриваю книжки в отделе “Религия”, но там нет ничего с четким и ясным названием: “Как одурачить людей, представившись Господом Богом”. Собственно, я и не очень надеялся.

По дороге домой я умудряюсь заблудиться. Жутко хочется есть. Неподалеку от центра захожу в неприметный кубинский ресторанчик с единственной официанткой унылого вида и меню на одном ламинированном листочке. Заведение предельно гигиенично, из категории “максимально упрощенной влажной уборки”. Здесь даже стулья, и те пластмассовые. Быстро просматриваю меню и заказываю свиную отбивную.

В общем, нехитрое блюдо. Но здесь его готовят так вкусно, что это даже немного пугает. Так не бывает. Это ненормально. Я уже и не помню, когда в последний раз ел такую вкуснятину. На гарнир подают самое обыкновенное картофельное пюре, но я в жизни не пробовал пюре вкуснее. Это действительно чудо. Из тех бесполезных чудес, которые пусть иногда, но случаются.

Эти маленькие чудеса случаются, когда ты получаешь именно то, что хочешь – причем обычно ты даже не знаешь, чего именно хочешь. Потом ты пробуешь повторить этот приятный опыт и по-прежнему получаешь немалое удовольствие, но первый раз навсегда остается самым лучшим – потому что совершенство неповторимо. И совершенство вдвойне совершеннее, когда ты не ждешь ничего такого.

До меня доносятся обрывки разговора за соседним столиком. Пожилой дядька беседует с двумя уродливыми сестричками. Они не просто непривлекательны и некрасивы: они уродливы по-настоящему. Причем такое уже не лечится. Ни пластической хирургией, ни упорными занятиями фитнесом, ни самыми лучшими имплантатами.

Хотя у них все не так плохо, как у Напалма. Это еще не конец света. Вполне вероятно, что у обеих сестричек есть заботливые и любящие мужья, неплохая работа, дети, которыми можно гордиться. Но ни один посторонний мужчина не помчится домой со всех ног, чтобы подрочить, вспоминая о встрече с прелестными сестрами. Женщины любят порассуждать о любви, нежности, красивых чувствах и о том, какая гадость эти фотографии, но большинству женщин в глубине души нравится, когда мужчины пускают на них слюну. Но этим сестричкам такое не светит. Это несправедливо. Потому что тут ничего нельзя сделать, как ты ни бейся. Например, если ты бедный, или, допустим, не слишком умный, или родился в аграрной глубинке – при желании это можно исправить. Ну, или чем-нибудь компенсировать. А такое не компенсируешь уже ничем.

Это несправедливо в том же смысле, как несправедливо родиться без рук. Это уже непоправимо. И это уже навсегда. Однорукие или безногие люди часто пытаются утверждать, что они не особо страдают из-за своих физических недостатков. Но вы им не верьте. Я был бы в ярости на их месте. Я и так уже пребываю на грани бешенства от собственной жизни, при том, что я никакой не калека, и руки-ноги у меня на месте. Те, кто верят в реинкарнацию, говорят, что все наши страдания и беды- это наказание за некие проступки, совершенные в прошлой жизни. Сам я в это не верю, но это отличное объяснение. Люди страдают не просто так. Каждому воздается по заслугам. На все есть причина. Вот, что пугает нас больше всего. Больше любого, сколь угодно сурового наказания. Беспричинный удар из темноты – совершенно бессмысленный и случайный.

Пожилой дядька с двумя безобразными сестричками, он не просто так дядька. Он при Божеском деле. Лицо духовного звания. Одет во все черное. Короткие рукава. Высокий жесткий воротник. Сам весь сморщенный, как сморчок, лысеющий, безнадежно старомодный. Но при огромном распятии на груди, покрытом люминесцентной краской.

– А как усердно вы молитесь здесь, в Корал-Гейблсе? – вопрошает он.

Он обрабатывает свою публику. Очень старательно и упорно. А это значит, что он не особенно преуспевающий проповедник. Тот же лама держался с непробиваемым безразличием человека, который ездит по городу на дорогущей спортивной машине последней модели и знает, что его никто не обгонит. Может быть, кто-то и попытается с ним потягаться, но все равно не обгонит. Хорошему коммивояжеру не надо притворяться, что ему все равно: ему действительно все равно.

Безобразные сестрички вроде бы даже слегка оживляются, слушая дядьку с оранжевым крестом. Все трое встают, направляются к выходу. Я как раз допиваю свой кофе – ну, то, что здесь выдается за кофе. Сижу, размышляю, стоит ли мне догнать этого дядьку. Он оставил на столе какие-то брошюрки. Если ты оставляешь брошюрки в таких заведениях, значит, твои дела плохи. Я читаю: “Бесплатный медицинский осмотр души. Обращайтесь к иерофанту Джину Грейвзу”.

Я оставляю на столике щедрые чаевые, но официантка подавлена, и, похоже, ее уже ничего не радует. У меня почему-то всегда возникает странное желание быть дружелюбным с официантками, таксистами или администраторшами в отелях. Хочется как-то их подбодрить. Сказать, что я очень их понимаю. Им целыми днями приходится общаться с законченными придурками, но я не такой. Нет, не такой. Мне хочется нравиться людям. Почему?

Наконец возвращаюсь к Сиксто, где меня ждет Напалм.

– Мне тут попалась рекламная брошюрка автопоезда Шарк-Велли в Эверглейдсе, – радостно сообщает он и предлагает съездить туда на выходные. Я всерьез размышляю о том, чтобы принять приглашение. В общем-то, парк Эверглейдс – интересное место. И у меня нет никаких планов на выходные. И почему бы действительно не съездить, не посмотреть?

Хотя, как ни стыдно мне в этом признаться, мне как-то не хочется, чтобы меня видели вместе с Напалмом. Потому что я буду стесняться такого общества. Если бы мы познакомились с ним еще в школе, я бы скорее вошел в горящее здание, чем показался на людях в компании с Напалмом. Но с возрастом начинаешь осознавать, что если поблизости обретаются люди, которые явно тебя не стоят, это все-таки не смертельно. Потому что все понимают, что эти явные неудачники никак не могут быть твоими друзьями. Они просто тянутся к тебе, желая приобщиться к чему-то лучшему в этой жизни. Кастовость существует, и никуда от этого не деться. Лучшие игроки в моем гольф-клубе едва кивали мне при встрече. Почему? Потому что им было без надобности со мной здороваться. С меня было нечего поиметь. Они активно общались с другими хорошими игроками или просто с влиятельными людьми. Вежливость – она только для тех, кто может быть нам чем-то полезным. А остальные обойдутся.