с не очень-то убедительным потворством говорит:

– Возможно, ты права.

Чувствуя себя удовлетворенной, не говоря уже о всевозможных видах усталости, я, напоследок погладив серый мех, возвращаю свою тюленью шкуру в ее тайное место. Затем снимаю с себя мокрую одежду и забираюсь под одеяло. Я закрываю глаза и отбрасываю все мысли о смелых спасениях, сильных волнах, мускулистой груди и темных, пропитанных морем волосах.

Завтра все будет так, словно ничего и не случилось.

Глава VII

Прошло четыре дня с момента моего глупого, но отважного поступка. Никто не пришел требовать моей головы. Не то чтобы кто-то станет заходить так далеко, чтобы казнить меня на месте, если вдруг моя причастность к незаконному пересечению границы будет обнаружена. Вместо этого меня точно допросят, привлекут к судебному разбирательству, в ход которого, вероятно, вмешается мой отец. В конце концов, прежде всего я принцесса, а уже потом убийца и все остальное. Учитывая, что фейри не могут лгать, я, возможно, буду вынуждена рассказать об этом. Хотя, независимо от того, какое наказание мне назначат, худшее наступит, когда королева Нимуэ найдет меня.

Найдет, заявит на меня права и сделает настоящей убийцей.

Эта порочная спираль мыслей терзала мой разум последние несколько дней, в основном в моменты слабости, когда я размышляла, действительно ли понимала, что делаю, когда спасала этого человека.

Но теперь…

Теперь жизнь кажется настолько нормальной, насколько это вообще возможно. На улицах не видно офицеров, ищущих зацепки, способные привести к девочке-фейри, которая помогла беглецу-человеку. Никаких слухов о человеке-убийце в маске, внезапно появившемся в городе после таинственного кораблекрушения. На самом деле вообще ни слова ни о корабле, ни о крушении, ни о выжившем.

Мы с Подаксисом явно слишком остро отреагировали.

Вот почему впервые за четыре дня я отважилась заполнить сумку крадеными вещами.

Я наконец смогла вернуться к работе без сковывающего каждое мое движение страха быть пойманной за что-то, кроме воровства. Последние несколько ночей я останавливалась после пары безделушек, но сегодня собрала целую расшитую блестками сумочку, в которой прятались цитриновые фишки, три пары карманных часов, кольцо, браслет и жемчужное ожерелье из бисера. Меня так и подмывает оставить последнюю находку себе, но после потери гребня для волос перспектива уже не кажется такой волнительной. Ничто и никогда не сравнится с ним по красоте.

Еще слишком рано. Еще даже не наступила полночь, а я уже собрала достаточно, чтобы вызвать улыбку на лице мистера Таттла.

– Это нужно отпраздновать, – говорю я, ускоряя шаг, когда мы сворачиваем с Галлея на Третью улицу. Я не позволяю себе даже смотреть в сторону Бриллиантового оперного театра и аристократов, собравшихся перед входом. В прошлый раз я твердо усвоила урок о том, чем может обернуться воровство на восточной стороне Третьей улицы.

– Отпраздновать? Что именно? – спрашивает Подаксис из моей сумки.

– Не знаю. Например, тот факт, что я не сижу за решеткой.

– Полагаю, это то, чем можно гордиться, – отвечает мой друг ровным голосом.

В моей голове вспыхивает идея, от которой текут слюнки.

– Возможно, пришло время люми!

– О, хорошая идея, – на этот раз в голосе Подаксиса слышится настоящий энтузиазм.

А почему бы и нет? Люми – одно из самых известных блюд Люменаса, лакомство, приготовленное из воздушного, жареного теста и посыпанное корицей, кардамоном и ярко-желтым сахаром из звездного тростника. Их можно найти где угодно, от высококлассных ресторанов до уличных закусочных. Я предпочитаю последние, потому что уличные торговцы никогда не экономят на масле или сахаре.

Подаксис выглядывает из сумки.

– Куда именно пойдем? Заведение рядом с «Прозой стервятника» распродает остатки, три по цене одного.

– Нет, я хочу попробовать у торговца на пересечении Первой и Лебединой.

Он пристально смотрит на меня своими осуждающими глазами-бусинками.

– На пересечении Первой и Лебединой. Значит, нам придется пройтись по улице Спасения. Снова.

Я небрежно пожимаю плечами.

– А что такого плохого в том, чтобы пройтись по улице Спасения?

– Ты проходишь по ней по крайней мере раз в день с тех пор… с тех пор, как сама знаешь что.

– Хм, – отзываюсь я с легкой усмешкой, которая, знаю, приведет его в ярость.

Хотя Подаксис прав. После спасения утопающего я ежедневно прогуливалась по упомянутой улице, специально замедляя шаг возле церкви Святого Лазаро. Даже не знаю, что еще, кроме любопытства, влечет меня к тому месту. Я не могу не думать о судьбе мужчины, который чуть не утонул. Выжил ли он? Прячется ли в церкви? Последовали ли священники моему совету, забрали ли они его с берега?

Я пытаюсь убедить себя, что в первую очередь хочу удостовериться, что меня в это дело впутывать не станут, но за этим кроется нечто большее. Нечто большее, что никак не связано с мускулистой грудью, красивым носом и не менее привлекательным лицом. Вообще никакой связи.

Я спускаюсь вниз к Лебединой улице. Здесь тише, чем на Галлее, хотя из открытых дверей некоторых церквей доносятся хвалебные песнопения. Или, в случае Церкви Волнообразного удовольствия, знойные ритмы. Я прохожу мимо Церкви Текстиля и обнаруживаю, что табличка «Кто хочет замуж за шляпника» заменена поздравлениями в честь новой счастливой пары. Есть и новый портрет, на котором красивый шляпник изображен рядом с пышногрудой блондинкой в такой большой шляпе, что влюбленные под ней кажутся карликами.

– Похоже, он сделал правильный выбор, – бормочу я.

Когда мы приближаемся к Первой улице, я ускоряю шаг и именно тогда замечаю, что улица стала намного оживленнее, чем когда-либо до этого. Впереди стоит толпа болтающих молодых женщин. Сначала я думаю, что их тоже посетила блестящая идея купить люми, но быстро понимаю, что ошибаюсь. Толпа щебечущих барышень остается на этой стороне улицы, а торговец – через дорогу, и, что меня шокирует, все они собрались перед церковью Святого Лазаро.

Нахмурив брови, я останавливаюсь, чтобы получше присмотреться к сплетничающим девушкам. Они стоят вокруг вывески, той самой, на которой был портрет брата Биллиуса, когда я видела ее в последний раз. На этой неделе, каждый раз, когда я проходила мимо нее, дата начала конкурса невест переносилась. Интересно, собрались ли эти дамы, чтобы посмеяться над судьбой несчастного мужчины? Я подхожу все ближе, пока не улавливаю обрывки разговора сквозь оживленное хихиканье.

– …двадцать тысяч цитриновых фишек в год!

– Ты действительно хочешь выйти замуж за человека из церкви Святого Лазаро?

– Нет, но двадцать тысяч цитриновых фишек кого угодно заставят задуматься. Теперь столько платят каждому служителю церкви?

– С таким лицом, как у него, я бы рискнула даже с одной фишкой на кону.

– Как же несправедливо, что он ищет