– Стой! – надрывался отставший Реутов.

Да пошел ты!

Проскользнув между бамперами, Хват выскочил на последний отрезок полосы препятствий. Все, кому он перешел дорогу, дружно ударили по клаксонам, издав нечто вроде негодующего улюлюканья. Послав им на бегу успокаивающий жест – «все в порядке, поезжайте дальше», – Хват выскочил на противоположный тротуар.

Подозрительный инспектор ГИБДД склонился над своим не менее подозрительным телефоном. Шлепая по мокрому асфальту, Хват накинулся на него в тот самый момент, когда электронная шарманка мобильника заиграла писклявую версию полонеза Огинского.

Та-ам, та-ра-ра-ра-рам-да-да-дам…

«Прощание с родиной», говоришь? Ну давай прощайся.

Хват взмахнул ногой. Удар вышиб телефон из милицейской руки и отправил его прыгать по лужам, как будто это не маленькое чудо техники было, а завалящая мыльница в бане.

Та-ти-та-а, та-ри-ра-рам…

Еще один взмах. Второй удар пришелся по отвисшей челюсти милиционера. Он еще только падал навзничь, когда Хват добавил ему подошвой по колену.

– Все, все, – закричал подоспевший Реутов.

Как бы не так!

Поймав полковника за лацканы пиджака, Хват опрокинул его на тротуар, сетуя, что поблизости нет достаточно глубокой лужи.

Вы хотели посмотреть, каков я в деле? Смотрите и не обижайтесь.

– Лежать, – рявкнул Хват, подминая барахтающегося Реутова.

– Отставить! – просипел тот, жмурясь от секущих по лицу водяных струй.

Случайные прохожие останавливались или торопливо поворачивали обратно, не желая вмешиваться в уличную потасовку, не сулившую им ни славы, ни денег. Полная дама, наткнувшись на пиликающий телефон, отпрянула с такой неожиданной резвостью, что сломала каблук, и, приволакивая ногу, потрусила прочь, призывая присутствующих на помощь. Они на зов не спешили, держась в сторонке, почти невидимые из-за косо хлещущих струй дождя.

– Остынь! – сопел Реутов, тщетно пытаясь высвободиться из болевого захвата, посредством которого Хват удерживал его на месте. – Все закончилось, хватит валять дурака!

– Я еще даже не начинал по-настоящему, – мстительно заверил его Хват, пристукивая полковника об асфальт.

– Дай встать, слышишь?

– Вставать нельзя. Угроза теракта.

– Да не теракт это, капитан! Имитация, всего лишь имитация.

– Не могу знать, товарищ полковник, – пропыхтел Хват. – Обязан защищать своего командира до последнего.

– Ты же меня… Я же тебя…

Реутов только булькал, захлебываясь то ли от негодования, то ли от набегающей в рот воды. Грозовая канонада почти стихла, но ливень припустил еще пуще, производя шипение, напоминающее змеиное. Лужи кипели, мир стал молочно-белым. Видимость сократилась до нескольких шагов. Сквозь эту белесую пелену прорвался насквозь промокший водитель фургона и, добежав до Хвата, вцепился ему в воротник.

– Угомонись, браток, мы свои, – приговаривал он.

Напрасно он испытывал судьбу. Боевого офицера за шкирку, как паршивого котенка?

Повернувшись волчком, Хват поймал чужие пальцы в матерчатую петлю перекрутившегося воротника, двинул локтем под ребра, сделал подсечку. Водитель упал, но к месту событий торопливо хромал Пташук, сыпя проклятиями. Его поврежденная нижняя челюсть двигалась вкривь и вкось.

Мокрый и злой как черт, Хват повалил привставшего Реутова и, сделав стойку на руках, встретил лжеинспектора сведенными вместе подошвами, превратившимися в подобие стенобитного тарана. Челюсть Пташука встала на место, зато его голова чуть не слетела с плеч и обзавелась, как минимум, сотрясением мозга третьей степени. Ее незадачливый обладатель рухнул, сочно впечатавшись в асфальт спиной и затылком.

– Да уймите вы этого психа! – завопил водитель фургона, массируя свою поврежденную печень, разбухшую до размеров говяжьей.

– Прекрати свои фокусы, капитан, – потребовал плюющийся дождевой водой Реутов.

Успевший очутиться на ногах, Хват протянул ему раскрытую пятерню.

– Мир?

– Какой мир, на хрен, когда ты моих сотрудников чуть насмерть не залягал, лось бешеный!

– Грош цена тем сотрудникам, которые себя калечить позволяют, – буркнул Хват, вздергивая командира на ноги.

«Бывшего командира, – поправился он мысленно. – Кажется, с возвращением в ГРУ придется повременить. До следующего кармического воплощения».

– Убивать таких надо, – произнес он в сердцах.

– Ребята выполняли приказ, – вступился за подчиненных Реутов, безуспешно пытаясь отжать лоснящиеся от влаги штанины. – Он поискал взглядом водителя фургона. – Уваров, свободен. – Налившиеся кровью глаза Реутова устремились на Хвата. – А ты помоги Пташуку встать, и оба в машину, живо. Тут скоро вся Москва соберется на бесплатное представление поглядеть.

– Не я его затевал, – вызывающе напомнил Хват.

– Чтобы ты знал, так и не я тоже, капитан.

– А кто же?

– Главный режиссер нашего кукольного театра. – Реутов кивнул на сутулящиеся вокруг человеческие фигуры, на лица, прилипшие к окнам проезжающих мимо автомобилей.

– Президент, что ли? – недоверчиво спросил Хват.

– Президенты, они не режиссеры, а администраторы и продюсеры. Кукловоды, сам знаешь, не в Кремле штаны протирают.

– Ну, штаны у всей этой публики одинаковые. Добротные. Сносу не знают.

– Зато погляди, во что мои собственные благодаря тебе превратились. – Обиженно сопя, Реутов окинул взглядом свои изгвазданные брюки, после чего добавил уже другим, смягчившимся тоном: – Когда Пташука приведешь в чувство, трубку прихватить не забудь. Она нам еще понадобится.

– Снова тренироваться будем? – ухмыльнулся Хват.

Собравшийся уходить полковник обернулся через плечо:

– Тренировок больше не будет, капитан. Жесткий спарринг в самое ближайшее время – это все, что я тебе могу пообещать. Конечно, если ты горазд не только ногами махать.

Черпая туфлями воду из бурных потоков на мостовой, полковник двинулся через дорогу.

– С кем спарринг-то, эй? – окликнул его Хват.

Реутов снова оглянулся и что-то произнес. Уличный шум и шелест дождевых струй помешали расслышать его слова, но ответ можно было прочитать по трижды шевельнувшимся губам.

Со смертью.

В России скинхеды появились в начале 90-х годов, когда в Москве их насчитывалось около десятка. Вели они себя тихо, удовлетворяясь самолюбованием и подражанием западным образцам, о которых много писали в советских СМИ эпохи перестройки и гласности. Но в начале 1994 года скинхеды вдруг очутились в центре общественного внимания и сделались если не массовым, то многочисленным и заметным явлением. На резкий рост числа столичных скинов повлиял расстрел парламента и последующий период «особого положения» в Москве, когда на улицах царил милицейский произвол, носящий ярко выраженный антикавказский характер. Еще более сильное воздействие на «фашизацию» молодежи оказала чеченская война и сопутствовавшая ей проимперская, националистическая пропаганда. Всего четыре года спустя, в апреле 1998-го, скинхеды разослали в редакции газет письма с угрозой «ежедневно убивать по негру» в честь празднования дня рождения Гитлера. Власти демонстративно бездействовали, и через пару лет скинхеды начали активно вооружаться и устраивать крупномасштабные погромы на рынках. В период с 1999 по 2002 год на территории России произошло 124 погрома, хотя СМИ «замечали» только те, что имели место в центре Москвы. А в апреле 2002 года СМИ неожиданно подняли настоящий ажиотаж по поводу нацистов. Пресса и телевидение стали бурно нагнетать страсти вокруг вылазок скинхедов, привлекая комментировать их лояльно настроенных экспертов, общественных деятелей и работников правоохранительных органов. Фактически российским фашистам была устроена грандиозная реклама. PR-агентства доставили в СМИ заранее оплаченные тексты, подробно излагавшие идеологию наци-скинов, разъяснявшие скинхедскую символику и т. п. Лидеры группировок получили возможность излагать свои взгляды на телевидении и на страницах крупнейших изданий. С высокой степенью вероятности можно предположить, что та кампания в масс-медиа была негласно организована и срежиссирована спецслужбами и/или Кремлем для того, чтобы провести через Госдуму закон о борьбе с экстремизмом. Сегодня наблюдается аналогичная ситуация, но заинтересованы в ней уже иностранные разведки, стремящиеся дестабилизировать обстановку в стране накануне парламентских и президентских выборов.