— Так в его комнате найти могли, а он сказал поварихе, что серебро в чистку повез, к ювелиру.

Я прикинул, что одна ложка весит примерно около ста грамм, ну ладно, восемьдесят, приборов больше сотни штук в ящике, серебряный рубль, навскидку, весит грамм двадцать, следовательно, если брать цену лома, то стоит это добро рублей четыреста, а в скупке — в два раза меньше.

— Деньги где, мартышка? — я хлопнул себя хлыстом по ладони и поморщился, было больно.

— Не знаю…- глаза Акулины недобро блеснули, но встретившись со мной взглядом, хитрая девка промямлила: — А, барин, вспомнила. На балке, над кроватью.

В комнате Еремея, под потолком, действительно проходила широкая балка, до которой, при всем желании, убиравшие комнату, горничные, достать не могли. Пришлось Борису бежать за лестницей, но его усилия не пропали даром — вниз он слазил, сжимая в руке толстый бумажник. Естественно, пересчитывать при прислуге деньги я не стал, приоткрыл и вытянул из нутра кошеля синенькую «пятерку», которую вручил дворнику.

— Спасибо, Борис. Эту выведи на улицу и пинка дай под зад…

— Барин, вы же мне сто рублей обещали…

— А ты мне обещала все ухоронки Еремея показать, а из тебя каждое слово тянуть пришлось. И еще — чую я, ты мне не все тайники показала, опять хитришь, но я, все равно, с тобой возится не хочу, поэтому пошла вон отсюда!

Акулина опустила глаза, стараясь не глядеть мне в глаза, но я чувствовал, что сказанные, по наитию, слова, попали в точку. Есть, есть где-то еще у Еремея тайнички, не все деньги я вернул…

— У двери подожди… — гаркнул девке дворник, а сам подошел ко мне, ломая в куре картуз и зашептал: — Барин, богами тебя заклинаю, не гони девку, дозволь ей остаться. По нраву она мне…

— Ты что, Борис, она же подлая, и с Еремеем сожительствовала? — я был поражен порывом дворника.

— Ничто, я ее и такую взять готов…- Борис махнул рукой.

— Ты женится, что ли на ней собрался? — не поверил я.

— Ага, честь по чести, пойду к жрецу и повенчаемся.

— Едрить -колотить. Ты если хочешь ее здесь оставить, то только под твою ответственность. И если она будет дом убирать за тоже жалование. — подумав, ответил я: — Давай, зови ее.

— Акулина, Борис хочет на тебе женится, тогда ты сможешь здесь остаться… — проговорил я, пытаясь понять мысли горничной.

— А что ж не пойти, коли позовет. — пожала пухлым плечом молодуха и «стрельнула» глазом на «жениха».

— Ну раз такое дело, я не возражаю. Вот вам, Борис, мой свадебный подарок. — я вытащил еще три «пятерки» из кошеля и протянул счастливому жениху: — Все, можете быть свободны, до завтрашнего утра. Идите, желаю счастья.

Глава 6

Глава шестая.

После ухода Бориса и его нареченной, уж не знаю, в храм или еще куда, в усадьбе я остался один. Чтобы контролировать вход в домовладение, я запер кованные ворота, взял несколько книг, и расположился на крыльце дома, на солнышке, решив почитать свои учебники, одновременно наблюдая за воротами — ожидался визит полицейского чина, который должен был взять мои показания относительно задержанных вчера слуг, да гувернантка, по моим расчетам, уже должна была вернуться.

Видимо, действие крепкого кофе, которого я употребил около литра, уже закончилось, так как я, незаметно для себя, задремал, с учебником «Основы практической магии» на коленях. Проснулся я от грохота — кто-то энергично тряс ворота и что-то вопил.

— Да сейчас, сейчас открою… — я подобрал, упавший на ступени, учебник, потянулся и двинулся открывать. У ворот стоял, крайне недовольный тип, облаченный в полицейскую форму, но с офицерскими погонами на плечах.

— Шевелись давай! — мужчина погрозил мне крепким кулаком: — Совсем вас тут хозяева распустили…

— Представьтесь… — я остановился, не торопясь разомкнуть запоры ворот.

— Да ты… хамло! — от возмущения полицейский начальник не мог подобрать слов, только беззвучно разевал рот.

— Я князь Булатов Олег Александрович, и я стою на своей земле, а вот ты…

— Прошу прощения, ваша светлость…- из полицейского, как будто, выпустили воздух, что разрывал его изнутри: — Имею честь представиться, помощник пристава Кремлевской полицейской части прапорщик Кислицин, Аскольд Иванович. Не признал вас, ваша светлость, больно вы…

Аскольд Иванович, прапорщик от полиции, изобразил руками в воздухе неопределенный жест, означающий крайнюю степень моей раскрепощённости.

— Ладно, Аскольд Иванович, проходите…- соскочил я с темы неподобающего своего вида и времяпровождения и гостеприимно распахнул калитку: — Прислуга, как заговорщики, все арестованы, новой я еще не набрал, так что, всё самому приходится…

— Ну какие там, ваша светлость, заговорщики. — отмахнулся от моей версии полицейский, заходя во двор: — Я понимаю, прислуга решила обманом сбежать от вас, управляющий вором, к тому же оказался, но заговор против государя, это перебор, по моему мнению, ваша светлость.

— Эх, Аскольд Иванович, не сталкивались вы, видимо, с заговорами, очевидно. — вздохнул я, ведя полицейского в гостиную, расположенную на первом этаже: — Чай, кофе, коньяк?

— Не смею вас затруднять, ваша светлость, тем более, что прислуга отсутствует…- пробормотал полицейский чин, раскладывая на небольшом столике, стоящем возле пары кресел, папку с бумагами.

— А я вас, все-таки угощу кофе с коньяком, и себе налью, а то в сон, после бессонной ночи клонит. Поскучайте пять минут, буквально.

Наверное, я опять делаю что-то не то, судя по озабоченной физиономии помощника пристава, с которой он меня провожал.

Когда я вернулся в гостиную, неся на подносе две большие чашки с кофе и бутылку коньяка, полицейский был уже не один — он расшаркивался перед вернувшейся гувернанткой.

— Вера Игоревна Бухматова. — в ответ представилась барышня, и я наконец узнал, как ее имя.

— О, Вера Игоревна, вы пришли. Кофе не желаете?

— Благодарю, Олег Александрович, я недавно на бульваре заходила в кофейню. Если вы не против, я поднимусь к себе.

Пожав плечами, я отпустил девушку, сам же присел в кресло и жестом предложил полицейскому угощаться:

— Так на чем мы с вами закончили, любезный Аскольд Иванович? Ах, да, на мере вины преступников. Так вот, по моему глубочайшему убеждению, любая ложь, касающаяся, хотя и косвенно, как самого государя, так и членов правящей фамилии, является тяжким