– Ну как там эти пейзане?

Договорились, что Лена приедет к ней завтра утром – «на кофе», сказала эта светская львица.

Утром Лена купила букет желтых хризантем, коробку бельгийского шоколада «Ракушки» и поехала на Фрунзенскую. В подъезде строгий консьерж допросил ее с пристрастием. Когда она сказала, что родственница Эллы Романовны, цербер с недоверием оглядел ее с головы до ног и стал звонить хозяйке. Наконец путь был открыт.

– Не переусердствуйте! – посоветовала Лена стражу порядка. И в который раз удивилась своей смелости и даже наглости. «Славина школа, – подумала она. – Оказывается, я талантливая ученица».

Элла стояла на пороге квартиры – брючки, туника, тапочки на каблучке. Волосы уложены, губы подкрашены. Аромат цветочных, пряных духов. «А ведь ей за шестьдесят!» – с восхищением подумала Лена.

– Здравствуй, Лена! – сдержанно сказала родственница и с достоинством подставила подрумяненную щеку.

Лена переобулась в тапочки, сняла плащ и прошла в комнату. Огляделась. «Сто лет тут не была», – подумала она.

– Как же у вас красиво! – Она разглядывала шелковые, синие с золотом, обои, бронзовую люстру и бра, тяжелые, бархатные шторы с ламбрекеном, картины в тяжелых золотистых рамах, кресла с витыми ручками, круглый стол на крученой ноге, диван с деревянным изголовьем и пузатую горку с сервизами, вазами и бокалами различной формы, величины и цвета.

– Кофе будешь? – спросила хозяйка.

Лена кивнула. Та с достоинством удалилась на кухню и вскоре раздался восхитительный запах кофе и корицы. Элла внесла овальный серебряный поднос, на котором стояли две маленькие кофейные чашки с блюдцами, узконосый кофейник, молочник, сахарница и вазочка с печеньем. Чинно уселись за стол друг напротив друга. Помолчали. Элла не спрашивала про Лениных детей – будто их и нет вовсе. И вообще было видно, что она не в настроении. Лена взяла инициативу в свои руки. Показала фотографии сына, дочери и родителей в деревне – на речке, в саду. Элла небрежно разглядывала фотографии, на которых были ее так называемые родственники. Потом задумчиво спросила, имея в виду Лениных родителей:

– Неужели им и вправду там хорошо?

Лена уверенно ответила:

– Они там счастливы! Поверьте мне!

– Ну не знаю, – недоверчиво протянула Элла. – Странные люди. – И добавила: – Хотя по поводу твоего папаши удивляться не приходится. – Она тяжело вздохнула.

Потом Лена спросила ее про здоровье, но Элла решительно ее остановила:

– Эта тема никому не интересна и свою благовоспитанность можешь здесь не демонстрировать! – И, посмотрев на часы, спросила довольно резко: – Ну а зачем пожаловала-то?

Лена поняла, что лукавить с Эллой себе дороже, и начала рассказывать. Собственно, говорила она правду – врать особо не пришлось. Элла слушала внимательно и не перебивала. Конечно, Лена не называла имен. Закончив, она шумно выдохнула и откинулась на спинку кресла.

– Интересная история, если, конечно, все это – правда, – усмехнулась Элла.

Лена начала горячо ее убеждать, что все это – чистая правда и что всю эту историю она знает изнутри и абсолютно доверяет своей подруге.

– Что тебе надо от меня, я понимаю, – проговорила Элла. – Но и твой интерес должен быть вполне осязаем. Не дура же ты, в конце концов. Хотя с такими родителями тебе и умной неоткуда-то быть!

Лена покраснела и обиделась. Правда, тут же взяла себя в руки.

– Я просто хочу помочь хорошим и близким людям. Или это уже из разряда моральных преступлений? Или признак моей абсолютной, клинической дебильности? – горячилась Лена.

– Да ладно, дело твое, верный ленинец. Только если пронесешь мимо рта – будешь действительно клиническая дебилка. Абсолютная причем, – резко добавила Элла. – А теперь послушай. Дело это непростое и опасное. Точно – надо только по своим и очень своим людям. Большие риски, что могут кинуть с обеих сторон.

– Вы просто профессионал! – восхитилась Лена и уверенно добавила: – Ну за своих друзей я-то отвечаю.

– Вот и дура! – прокомментировала Элла. – За себя сейчас никто не отвечает, Лена. Времена такие. Ну да ладно, дело твое. Моя хата с краю. Что касается покупателей… Это вопрос самый сложный. На дворе – кризис. Люди многое потеряли и продолжают терять. Все хотят продать – дома, квартиры, бизнес, бриллианты. Продавцов больше, чем желающих купить. Но! – Здесь Элла подняла указательный палец и выждала эффектную паузу. – Но! Есть и такие, кому кризис не помеха, а даже наоборот. В общем, кому война, а кому – мать родна. Ну, это – как обычно. Мне – точно ничего не надо. Дела у меня неважнецкие. Свой цветочный бутик я продала, а у моего мужа под угрозой два магазина элитных вин. Один он уже закрыл. Короче, нам не до Фаберже. Но у меня есть Танька Лосева, танцовщица из Моисеевского, из первого состава. Тощая такая, у нее еще кличка – Селедка. Так вот, сыночек у нее, Тошенька, ловкач еще тот. При мэрии пристроился. Чиновник с зарплатой в сорок тысяч и в костюме за сто пятьдесят. Вот у него точно все в порядке. Он-то ничего не потерял. Ну, может, нести стали поменьше. Да и то – вряд ли. Сама Танька полгода живет в квартире в Марбелье, причем в своей, личной квартире. Невестка ее не очень жалует и живет в доме напротив. У этой Таньки-Селедки своя домработница, шофера ей дают, когда пожелает. Еду повар сына готовую приносит. Этот ворюга – потрясающий сын. Ни в чем матери отказа нет. А вот перед невесткой Танька на цырлах. Слова лишнего не скажет. Только «Ларочка» и «рыбонька». А рыбонька эта – та еще акула. Деревенская, кстати. Раньше в пластмассовой бирюзе и жемчуге из галантерейки ходила. А сейчас, видите ли, «Шопард» уважает. В общем, безлимитная кредитка у Таньки. Платиновая. И антиквариат она любит до дрожи. А у меня тут свой интерес. Денег мне не надо, а вот поездку в Марбелью я у нее точно выцыганю. Это уж сто процентов. Месяца так на два, не меньше. Но и ты, смотри, не лопухнись. Все они те еще штучки – и Танька эта, и твоя «несчастная» подружка тоже. В этом я уверена.

– Элла, а когда вы позвоните своей балерине? – оживилась Лена.

– Подожди, еще надо узнать, в Москве ли она. А то, может, в Париж или в Лондон зарулила. С нее станется. В общем, жди моего звонка. А конфеты свои забери. Детям отдай. Я молочный шоколад не ем. Только черный. Диабет, видишь ли.

В дверях Лена растерялась и неловко клюнула родственницу в царственно подставленную щеку.

На улице Лене стало жарко, хотя погода была довольно прохладная и накрапывал мелкий дождик. Она стянула с головы косынку и подставила лицо прохладной влаге. «Видно, совсем дела у них плохи, – подумала Лена. – Давно я не видела Эллу в таком настроении. Во что я влезла, Господи Боже мой! А если сейчас все это закрутится-завертится? Танька-Селедка, Элла, Слава. А между всеми ними – я. Дурочка из переулочка. Неужели жадность? Жажда, так сказать, наживы? Нет, в первую очередь, конечно, желание помочь Славе, попавшей в неприятности. Ведь она сделала для меня столько хорошего! В первую очередь – это. Или не в первую? Ну, если быть честной хотя бы с самой собой? А с другой стороны, что в этом плохого? И приятельнице помогу, и Элла в Марбелью съездит, и Танька-Селедка наладит отношения с капризной невесткой, если той, конечно, перепадет что-нибудь из Славиных ценностей. А ведь наверняка перепадет. Танька с ней поделится. А денег таких мне точно никогда не заработать, это к гадалке не ходи. Просто есть люди, к которым деньги в руки не идут. Судьба такая. И Сережа такой же. Всю жизнь будем на одной зарплате. А так, если что получится… Страшно представить! Шуба? Да ерунда эта шуба! Хотя, конечно, мечта… Темно-коричневая, блестящая, с переливом. До щиколотки. И обязательно – с капюшоном. Да что там – шуба! А новая машина? Сережина мечта – скромная, небольшая японка, автомат, конечно. Серебристо-перламутровая. Как бы он был счастлив! Да что машина – тоже ерунда. А вот мир посмотреть! Господи, Париж, Лондон, Прага, Барселона! Показать детям Диснейленд! Помочь отцу построить новую баню! Сделать наконец в квартире ремонт – настоящий, со стеклопакетами, паркетом вместо ободранного линолеума, с новой детской, кухней и спальней! В общем, зажить по-человечески, по-людски. Без роскоши. Просто достойно. Как и должны жить люди с высшим образованием в любой нормальной стране. И не штопать внутри карманы пиджака, и не ставить в третий раз набойки на сапоги. Нет, дело не в социальной справедливости – ее никогда не было и не будет. Никто и не ждет. И плевать на ворюгу-чиновника и его колхозницу-жену с претензиями и пафосом. Все живут, как умеют. Кто с Богом в душе, а кто – нет. Личное дело каждого. Но если раз в жизни – точно раз в жизни – выпадает шанс! Не своровать, не убить, не сподличать! Ну, почему же от него отказаться? Из каких таких соображений морали?» Говоря все это самой себе, Лена шла быстрым шагом и не заметила, как прошла метро. Остановилась, отдышалась и решила, что поедет на троллейбусе до «Парка культуры». В подземку спускаться не хотелось. Она села у окна. Троллейбус полз медленно, лениво и неохотно – лавировать между юркими машинами было бессмысленно. Лена устало прикрыла глаза и вспомнила про Машку Соболеву, свою соседку по лестничной клетке.