в конце вечера. А потому, когда я выхожу на улицу, на небе давно сияют звезды. Но их плохо видно в центре города. Как и сам город, ведь я вышла в боковую дверь, ведущую в темный проулок, а не на освещенный проспект.

От противоположного здания отделяется тень, я как раз начинаю переходить дорогу и думаю, в какую сторону лучше уйти от обладателя этой тени, чтобы не создавать себе новые проблемы. Но я не успеваю ничего предпринять, из–за поворота с визгом прямо на меня вылетает машина…

18

Никогда не понимала этого момента в фильмах, когда на героя несется автомобиль, а он вместо того, чтобы бежать, замирает с испугом во взгляде. И не движется. И время вокруг словно останавливается.

При просмотре фильма я обычно всегда эмоционально восклицаю, говорю: «Беги, да беги же, не стой истуканом». Но теперь я понимаю, почему никто не бежит.

Со мной происходит нечто подобное. Я зависаю в ступоре, окружающие дома сливаются в одну нечеткую картинку, мое зрение сосредотачивается на одной–единственной точке – машине, что вот–вот собьет меня с ног.

Я успеваю дернуться и сделать еще один торопливый шаг, но краем сознания понимаю, что мне чисто физически не успеть. Не такая уж и нереалистичная картинка демонстрируется нам в фильмах.

На последних секундах заставляю свое тело сгруппироваться и сделать еще один рывок, но правая нога в предательских каблуках подворачивается, и я начинаю заваливаться вбок.

– Держись! – слышу крик, но уже не понимаю, к кому он обращен.

В следующее мгновение одновременно происходит две вещи: обладатель той самой зловещей тени дергает меня за руку на себя, и автомобиль–таки доезжает до меня. Я чувствую боковой удар по бедру, и уже через секунду оказываюсь лежащей сверху на незнакомце.

В голове мелькает лишь одна мысль: «Я жива, жива». От шока не сразу распознаю расползающуюся по правой стороне тела боль и обращенные ко мне слова.

– Ты как? Катенька, скажи, хоть слово, – бормочет незнакомец, похлопывая меня по щекам, – я успел?

– Борис Аркадьевич, вы в порядке? Номера были замазаны, остается надеяться только на камеры вокруг.

К нам подбегает еще какой–то человек. Очень большой человек.

– Скорую скорее, Иван, и помоги мне ее аккуратно положить. Она в шоке, я не смог полностью вывести ее из-под удара, непонятно, какие повреждения у девочки.

– Уже едут, шеф, я сразу, – отчитывается второй, поднимая меня.

– Ааа, – кричу я.

От движения боль включается во всем теле, я выхожу из ступора и практически сразу проваливаюсь в спасительный обморок.

– Очнулась, Катя? Я очень рад.

Это первое, что я слышу в следующий раз, когда открываю глаза.

– Вы кто? – мой голос хрипит, а сама я инстинктивно пытаюсь сесть, осознавая себя лежащей на кровати перед незнакомцем.

– На, попей.

Мужчина подает мне стакан воды и помогает принять полусидячее положение.

– Спасибо, – произношу, сделав глоток. – Это вы меня спасли, да?

– Плохо спас, раз ты лежишь сейчас в больнице с гигантской гематомой на половину тела, – он хмурится.

– Зато я жива. Спасибо. Но все–таки кто вы? Что вам было нужно от меня на презентации, и зачем вы ждали меня после работы?

Вопросы льются потоком, стремясь защитить психику от всепоглощающего страха. И боюсь я вовсе не незнакомца–спасателя, нет. Я боюсь последствий удара автомобиля с последующим падением на человека.

«Неужели моя проблема решилась», – мелькает мысль в голове, и по моей щеке стекает слеза. Ведь я не такого решения хотела, такой расклад желали Ивановы.

– Ты почему плачешь? – мужчина хмурится. – Больно? Врача позвать?

– Нет, – медленно качаю головой, – от душевной боли мне ничего не поможет.

– Ты все еще беременна, Катя, если твои переживания об этом. Врач дает хорошие прогнозы. Удар прошел по касательной, и организм у тебя молодой и крепкий.

– Правда? – смотрю на него с осторожной надеждой. – Вы не шутите?

– Конечно нет, кто может шутить подобным?! – возмущается мужчина.

– Да, действительно, вы правы, – опускаю глаза на свои руки.

Дышать от обилия эмоций трудно, а ведь нужно еще продолжать общение.

– Кхм, – неловко кашляет мужчина, – кажется, наш с тобой разговор никак не клеится. В третий раз пытаюсь рассказать, кто я, – он присаживается рядом со мной на стул и замолкает.

Некоторое время в палате царит тишина, мужчина не продолжает, и я молчу растерянная.

– Тебе не звонил твой парень, – говорит он вдруг, меняя тему. – Вы с отцом детей не вместе, да? И тебя никто не встречал поздно с работы.

– Ваше какое дело? – мгновенно ожесточаюсь. – Не нарушайте границы. Спасибо вам за все, но дальше я в состоянии поддержать себя самостоятельно, справлюсь.

– Тебе и мать не звонила, сообщение даже не написала. Вот девушка с именем Женя беспокоилась, приходила, но больше никого, – произносит он задумчиво, не обращая внимание на мое возмущение. – Она сказала, что ты общаешься с бабушкой, но она не советовала ей звонить, чтобы не пугать пожилого человека.

– И что вы сделали? – выгибаю бровь. – позвонили?

– Нет, – мужчина отрицательно качает головой, – не стал этого делать. Но, признаюсь, с трудом удержался от звонка твоей матери. Она так интересно у тебя подписана, просто «Мать». Обычно у девушек более ласковое отношение к родительнице, вырастившей их в одиночестве.

– Так она меня не растила, – отвечаю хмуро, – но я так и не понимаю, к чему вы лезете в мою жизнь.

– Потому что хочу стать ее частью, Катя, – произносит мужчина, вздыхая, – кажется, я появился как нельзя вовремя. Может, смогу заслужить хоть толику прощения своей помощью.

– Какого прощения? Мне вас не за что прощать, это я вам должна, – часто моргаю ресницами, пытаясь справиться с тревогой, скопившейся под сердцем.

– Нет, Катя, есть. Я твой отец.

19

Настоящее время

Влад

– Какого? Вы что делаете? – наезжаю