— Томми поплатился за свои грехи. Это справедливо, — сказал он.

Пока она его кормила, с его лица мало-помалу исчезала болезненная бледность. Она ощущала на себе его взгляд, ласковый, как прикосновение. Он был незнакомцем. Она даже имени его не знала.

Но она спала рядом с ним, когда он был голый.

Она спасла ему жизнь и обнимала как ребенка.

Зато он обнимал ее совсем не как ребенка.

— Назовите мне, пожалуйста, ваше имя, — тихо попросила она.

Он как-то странно посмотрел на нее, покачал головой и отвел взгляд.

Она принесла ему вторую миску супа, но, продолжая кормить, больше не пыталась разговаривать. Его отказ отвечать на ее вопросы рассердил ее. Кто он такой, чтобы скрывать свое имя? Какой-нибудь преступник? Человек, преступивший закон, и к тому же распутник?

Он был задумчив и ел суп, которым она его кормила, как будто ее не было рядом.

Она же остро ощущала его присутствие, близость его поджарого мужского тела, видела темные волосы на его предплечьях, ухоженные руки джентльмена. Эти руки были как бы не из этого мира. Нужно ей поскорее отправить его отсюда. Возможно, кто-нибудь пришлет за ним экипаж.

— Я хотела бы сообщить кому-нибудь о том, что вы здесь, — сказала она, когда он вытер салфеткой рот и руки. — Скажите, кого следует известить?

— Известить?

— Например, вашу семью или того, к кому вы ехали, когда произошел несчастный случай. Они, наверное, беспокоятся.

Он вздохнул, но ничего не сказал.

Она встала и сказала таким тоном, каким говорила с детьми, когда была намерена воспользоваться своей властью:

— Если вы мне не скажете этого, я буду вынуждена сообщить о вас властям. Кто вы такой?

Последовало продолжительное молчание, потом он неохотно произнес:

— Я не знаю...

— Что вы хотите этим сказать? — прервала его она. — Вы действительно не помните, кто вы такой?

Может быть, он просто придумал это, чтобы не сообщать свое имя?

— Вы на самом деле не знаете этого?

— Совсем не знаю. У меня провал в памяти. — Он наморщил лоб. — И вы говорите, что тоже не знаете меня?

— Я впервые увидела вас, когда вы упали с коня прямо перед моим домом.

Он скорчил гримасу.

— Но я думал...

— Что вы думали?

— Вы спали здесь со мной.

Он похлопал ладонью по одеялу.

Она покраснела и, собрав на поднос посуду, вскочила с кровати.

— Это было только потому, что вы лежали без сознания — по крайней мере я так думала, — и потому, что иначе я замерзла бы на полу.

— Я в самом деле не знаю, кто я такой. — Он огорченно махнул рукой. — И не могу вспомнить, куда направлялся. Я знаю лишь, что говорю правду.

Он был одновременно и зол, и смущен, и Мэдди, как ни странно, была склонна поверить ему.

— Но мне показалось, что я знаю вас, — закончил он.

Взгляд, которым он ее одарил, заставил ее поежиться.

Она открыла было рот, чтобы сказать что-нибудь язвительное, что поставило бы на место этого ставшего слишком фамильярным незнакомца, но не смогла произнести ни звука.

Она была вынуждена отвернуться, потому что вспыхнуло не только ее лицо, но и все тело.

— Ну вот, — сказал он, — я чем-то рассердил вас.

— Вы так думаете?

Она взглянула на него, прищурив глаза.

— Наверняка рассердил, — усмехнувшись, сказал он.

Она принялась мыть посуду, надеясь, что он снова заснет.

И все это время она ощущала на себе его взгляд.

— Можно мне спросить у вас кое о чем? — спросил он, когда она, закончив мытье посуды, принялась ее вытирать.

— О чем? — насторожилась она.

— Как вас зовут?

— Моя фамилия Вудфорд, — сказала она. — Я мисс Мэдлин Вудфорд.

— Мисс Вудфорд? — переспросил он, делая ударение на слове «мисс».

— Да, мисс, — сказала она. — Почему это вас удивляет?

— А как же... все эти дети?

Она рассмеялась, вдруг поняв направление его мыслей.

— Так вы думали, что это мои дети? Все пятеро? Джейн, старшей из них, двенадцать лет. Сколько же, по-вашему, лет мне?

Вопрос был риторический, но он с серьезным видом окинул ее с головы до ног оценивающим взглядом, от которого она смутилась и залилась краской, желая, как бы абсурдно это ни звучало, чтобы ему понравилось то, что он видит.

— Не знаю, — сказал он. — Около... двадцати пяти?

— Двадцать два, — сказала она. Значит, она выглядит старше своих лет. — Эти дети — мои братья и сестры, а точнее, мои единокровные братья и сестры, это дети моего отца от второго брака. Они... мы сироты.

— Примите мои соболезнования, — тихо сказал он.

— Спасибо.

Она не слишком горевала по отцу. Дети, возможно, горевали, хотя, по ее мнению, они горевали скорее об утрате дома.

— А теперь, если вам больше ничего не нужно...

— Это моя одежда?

Он указал на гвозди, вбитые в стену возле кровати.

— Да, но вы еще недостаточно окрепли...

— Я хотел бы проверить, нет ли на этих вещах каких-нибудь меток. Вы, наверное, этого не сделали.

— Викарий проверял. Никаких меток он не обнаружил.

— А вы не смотрели? Разве вам не было любопытно?

Она закусила губу.

— Я тоже смотрела, но...

— Но что?

— Я только проверила, есть ли у вас деньги.

Он откинулся на подушки и взглянул на нее.

— Понятно.

Она почувствовала, что краснеет.

— Это не то, что вы подумали... но... — Она совсем запуталась. — Мне было необходимо знать...

— Есть ли у меня деньги?

Холодная нотка в его голосе задела ее за живое.

— Да. Поскольку вы были так тяжело ранены, я не раздумывая послала за доктором. Потом я подумала, что мне будет нечем с ним расплатиться, ведь у меня денег нет. Поэтому, когда викарий прислал вашу дорожную сумку, я заглянула туда, чтобы узнать, сможете ли вы сами расплатиться с доктором.

— Ну и как? Были у меня деньги?

Голос у него был холодный, бесстрастный. Осуждающий.

Она кивнула:

— Слава Богу, там было много денег. Целая пачка новеньких банкнот.