Наслаждение активной жизнью, лихорадка, порождаемая природной энергией и находчивостью, ореол славы — все это помогает убивать время. Ненависть к апатии и медлительности, к пустой болтовне и скуке, неудовлетворенность обычным ходом вещей, желание обладать телами самых необыкновенных женщин, распростертых на мужском ложе, — это род увлечения, покоряющего всё и вся, род буйной стихии, все вовлекающей в свой заколдованный круг. Он тщательно заботился о своем теле. Ему не только ежедневно подстригали волосы на голове и начисто выбривали щеки, но также выщипывали волоски во всех других местах. Его торс был таким же белым и гладким, как лицо, разве что более мускулистым. Голос был хорошо поставлен, все жесты — в высшей степени энергичны и выразительны. Он прекрасно ездил верхом. Его крайне огорчал тот факт, что он плешив. Альбуций носил широкополую белую шляпу с тесемками. Цезарь зачесывал остатки волос наверх, стараясь прикрыть белеющую макушку. Из тех почестей, коими удостоили его Сенат и народ, он превыше всего ценил право носить в любое время лавровый венок, который скрывал небольшую плешь, угнетавшую его по двум причинам: она отнимала его у молодости и отдавала увяданию и смерти. Он заправлял под пояс сборки своейлатиклавии.

Я описываю Цезаря, тогда как Альбуций восхищался Помпеем, тогда как его призвал ко двору Октавиан Август. Цицерон был ученикомМолона. Цезарь отправился на Родос, чтобы учиться уАполлония Молона. Он не любил декламаторов, писавших в резком, сухом стиле. Как ни странно, здесь он предпочитал изысканный, богатый язык и тщательную отделку повествования, хотя собственные его тексты не слишком отвечают этому критерию. Он многое перенял уТеренция.

На Родосе Цезарь овладел не только искусством писать — он еще научился и страху. Его загнал в горы Сулла; пираты брали его в плен, требовали за него выкуп, осуждали на смерть. В первой половине жизни Цезарь — типичный персонаж романов Альбуция Сила. До того как покрыть себя славой, он жил при дворе царя Никомеда в Вифинии, где процветал гомосексуализм. Все солдаты Гая Юлия Цезаря на каждом триумфепоминали пассивную роль, которую он играл при Никомеде.

По возвращении в Рим он, будучи завзятым атеистом, сталверховным понтификом; с тех пор уверенность и ореол славы во всем сопутствуют ему. Цинна назначил Цезаря жрецом Юпитера. Любой «flamen dialis» всегда рассматривался как носитель магической силы. Цезарь водрузил на голову меховую шапку с подбородником. С того времени и появилась игра; воздававшая почести нашему плешивому жрецу: лысые перебрасывались меж собой шапками. И в эту же пору ему поневоле пришлось расстаться со всеми завязками и узлами — и в своих одеждах, и в своем доме. Перед жрецами не полагалось также выставлять стол без еды, дабы сама мысль о лишениях ни на миг не омрачала их душу.

Он неустанно заботился о впечатлении, которое производил на окружающих, желая создать самый, разноречивый образ, какой только возможно, дабы не быть принужденным держаться чего-то одного. Так, будучи верховным понтификом, он пускался в различные эротические похождения и вел жизнь достаточно светскую и открытую, чтобы можно было возбуждать к себе интерес, но не допускать сомнений в своей влиятельности. С этой целью он буквально разорился на подарки. А разорившись, одолжил золото у Красса. Не одержав особых побед, отнял у Помпея его славу. Отнял у Помпея все, даже дочь,— кроме разве того величайшего восхищения, которое питал к Помпею Альбуций.

Неожиданно Цицерон выступает с речью против триумвиров. Катон доказывает, что можно ходить без обуви, босиком, и это приводит его в бешеное исступление. Цезарь захватывает Иллирию и обе Галлии. Целых пять лет он передвигается в носилках, и повсюду за ним следуют две повозки с буксовыми табличками. Помпей завоевывает Испанию. Красс — Сирию. В Галлии Цезарь обнаруживает существование племени, населяющего берега в долине Сены: посреди реки видны два маленьких островка, там растут левкои, гнездятся утки. Они клюют червей в тени собора, которого еще нет; эта тень придает сырой траве, где кормятся утки, сумрачный голубоватый оттенок.

Он много размышлял о камнях, о том, что строится из камней. В 65 году Цезарь был куратором Аппиевой дороги: он приказал вымостить ее камнем. При нем были созданы пристани для разгрузки барж, возведен мост, выстроены два постоялых двора, две почтовые станции с перекладными лошадьми, шесть трактов. Он велел ставить на каждой миле путевые столбы и высекать надписи, прославляющие его имя, — эдакие рекламные щиты той эпохи, более долговечные, конечно, но столь же заметные. Цезарь коллекционировал драгоценные камни, предпочитая крупные, размером чуть ли не с булыжник, а также чеканные сосуды, амфоры и статуи, покупал за бешеные деньги красивых и образованных рабов. Собирал он и картины старинных мастеров, в частностиПерейка. В 59 году он подарил женщине, которую любил сильнее всех тех, с кем спал, — Сервилии, матери Брута, — жемчужину стоимостью в полтора миллиона денариев.

Больше всего на свете он любил друзей, но их у него не было. Публий Клодий надевает длинную женскую тунику, прикрывает голову накладными волосами. Вспоминается роман Альбуция «Raptus in veste muliebri» (дословно: «изнасилованный в женском наряде»), где юношу, облачившегося в женские одежды, насилуют мужчины. Клодий проникает в дом Цезаря вовремя праздника Доброй Богини. Поставленный перед выбором между любовью и дружбой, Гай Юлий Цезарь ни минуты не колеблется. Он отвергает жену. И сохраняет друга. Не было человека, кому он поверял бы свои тайные мысли.

Всю свою жизнь он провел в носилках, за написанием писем. Он писал всюду и всегда — в пути, за столом, в постели. Говорил, что нужно уметь находиться сразу в нескольких местах и использовать как свое присутствие, так и отсутствие, ибо второе из них более загадочно и интригующе, нежели первое. Его главными секретарями были Оппий и Бальб. У них имелся свой тайный шифр и условные сокращения.

Счастье не знает пределов. Повелевать, наслаждаться любовью, строить мир, где все тебе подвластно, жить в бесконечном вихре деятельности и новых, неожиданных свершений, из страха, что в покое все загнивает, сплавлять воедино удачу и усталость, прозрение будущего и внезапные препятствия на пути к нему — все радовало его, все доставляло удовольствие. Мне помнится одна фраза Цицерона, которая включена в «Латинскую грамматику» Кейру и может служить тому убедительным примером: «La cause de Cesar ne manquait de rien: elle manquait seulement de cause». В пятом классе мы хором декламировали это изречение, и оно казалось нам пустым, ходульным. В те времена школьники носили короткие серые фланелевые штаны, из которых торчали худые озябшие коленки — голые, незагоревшие

коленки, испещренные черными зудящими болячками. Их всегда ужасно хотелось отковырнуть, но было боязно. И это тоже захватывало, только по-другому. Время никак не проходило, но вдруг прошло. И ныне эта фраза Цицерона кажется мне все более и более мудрой, ибо в ней заключена вся правда. Правда о любых вещах, о любом поступке, о любом живом существе. Правда обо всем на свете, вплоть до сплетенных ног в породившем нас соитии. Вплоть до внезапного возникновения полового органа у зародыша на двадцатый день жизни в материнском чреве. Вплоть до ссадин на детских коленках, как раз над краем фланелевых штанишек; их ткань слегка вохрилась, кое-где ворсинки сбивались в комочки. Вплоть до этих сереньких комочков. Но довольно о Цезаре.