Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я тебя обожаю, знаешь, Марго, — шепчет она.
— Знаю, конечно, — отвечает та. — Я же прелесть.
— Да нет. Я… я хочу сказать, что люблю тебя. Что бы ни случилось, мне важно, чтобы ты это знала.
Марго продолжает расчесывать сестру, но затем наклоняется и легонько целует ее в затылок:
— И я тебя люблю, глупенькая.
Анна зажмуривается. Когда они были маленькими, Пим частенько рассказывал «историю двух Паул». О невидимых близняшках, тайно живущих в их доме. Хорошая Паула — вежливая, вдумчивая и послушная, никогда не жаловалась. Плохая же шалила, часто думала только о себе и легко сердилась. Открыв глаза, Анна встречает в зеркале свой собственный взгляд. Иногда она представляет, что это она сама — нечеткое отражение, а та, что живет в зеркале, и есть настоящая. Не та, невыносимая, Анна. Не Анна, полная страхов. Не всезнайка. В общем, не плохая Паула, а хорошая Анна. Храбрая Анна. Анна, Любезная Богу.
Поначалу мама говорит, что повестку получил Пим, но потом сестра признается: уведомление из Центра перемещения евреев со штампом тайной полиции пришло на ее имя. Формальная отписка от гауптштурмфюрера СС с резиновой печатью и требованием чтобы Марго Бетти Франк, еврейка, явилась для отправки в трудовой лагерь на территории Германии. Когда Пим приходит с работы и узнает об этом, он решает переселяться в укрытие на несколько недель раньше, чем планировалось. Когда приготовления приходится делать быстро, поддаться панике ничего не стоит. Анна собирает свои бигуди, любимые книги, черепаховый гребень, чистые носовые платки — и немного странных вещей. Старые билеты на каток Аполло на Стадионвег, расписной дрейдл — ханукальный подарок бабушки Атисы, альбом со стихами, исписанный одноклассниками, открытки с кинозвездами и ракетки для настольного тенниса. Воспоминания важнее платьев, утверждает она. Конечно же дневник тоже осторожно тщательно упаковывается. Та самая тетрадка в красную шотландскую клетку, которой она поверяла все радости и горести — и неразбериху последних дней тоже. На столе в гостиной — письмо квартиранту. В нем — намек, что они покидают страну и едут в Швейцарию, к родственникам Пима. На следующее утро они незаметно пробираются по городу в укрытие: заднюю пристройку конторы Пима на Принсенграхт. В дневнике Анна называет ее Het Achterhuis. Задний Дом.
4. Задний дом
Задний Дом — идеальное место для укрытия, хотя тут сыро и стены косые, все-таки во всем Амстердаме, да, пожалуй, и во всей Голландии тем, кто хочет скрыться, не соорудить более удобного тайника.
До сих пор наша комнатка с пустыми стенами выглядела совсем голой. К счастью, папа еще заранее захватил всю мою коллекцию открыток и кинозвезд, и я при помощи клея и кисточки всю стену комнаты превратила в картинку, так что внешний вид стал намного веселее…
Дневник Анны Франк,
11 июля 1942 г.
1944
Задний Дом
Принсенграхт. 263.
ОККУПИРОВАННЫЕ НИДЕРЛАНДЫ
Никто бы не подумал, что за этой простой, выкрашенной серой краской дверью скрывается столько комнат. Перед дверью ступенька, и ты там. Сразу против этого входа крутая лесенка. Налево маленький коридорчик и комната, которая должна служить гостиной и спальней семье Франк…
Она сидит на лестнице одна. Благодарная, что можно писать. Дневник лежит на сдвинутых коленях. Она в задумчивости поднимает взгляд от страницы. И смотрит на дверь, отделяющую ее от остального мира.
Когда поднимаешься по лестнице и открываешь дверь наверху, то просто удивляешься, что в таком старом доме на кана ле вдруг обнаруживается такая большая, светлая и просторная комната. В зтой комнате стоит плита (благодаря тому что раньше здесь находилась лаборатория Кюглера) и стол для мойки посуды. Значит, тут будет кухня и одновременно спальня супругов ван Пеле, общая гостиная, столовая и кабинет. Крошечная проходная каморка будет апартаментами Петера ван Пелса. Там есть еще мансарда и чердак, как и в передней части дома. Видишь, вот я и описала тебе весь наш чудесный Задний Дом!
Твоя Анна
Теперь, спустя полтора года с того дня, как семейство Франк тихо покинуло свой дом, их в Убежище стало восемь. К Анне и другим присоединились Герман ван Пеле по прозвищу Путти, который отвечал за поставки специй, его жена Керли и их сын Петер, а также зубной врач Мип, высокомерный господин Пфеффер, из-за которого их стало слишком много (во всех смыслах). На самом деле почти все так или иначе ужасно раздражают ее. Улучив минутку, она признается дневнику:
Госпожа ван Пеле постоянно несет самую великую чушь, и Путти часто выходит из себя. Но это легко себе представить, потому что один день Керли говорит: «Я в будущем покрещусь», а на другой день: «Я давно мечтаю попасть в Иерусалим, ведь только среди евреев я чувствую себя в своей тарелке!»
Время измеряется пятнадцатиминутными промежутками, отмечаемыми звоном колокольни Вестеркерк. Пятнадцать минут, еще пятнадцать минут, и еще, часы сливаются в дни и недели скучной рутины: лущить горох, чистить гнилую картошку, переносить полумрак и затхлость закрытого помещения, душные комнаты, старые трубы и — что порою хуже всего — общество друг друга. Она просит прощения у Китти за «неинтересную болтовню», которую поверяет своему дневнику, водя пером по страницам:
Господин Пфеффер выдумывает что ни попадя, а если кто-то вздумает противоречить его светлости, то не на того напали. Я думаю, дома у господина Фритца Пфеффера правило: что он скажет, то и закон. Но к Анне Франк это правило совершенно не подходит.
Война тем временем гремит совсем рядом. Бомбардировщики союзников с воем проносятся над их головами каждую ночь под барабанный аккомпанемент зенитных орудий бошей. На прошлой неделе британцы сбросили триста тонн бомб на Эймейден. Триста тонн’ Больше часа над ними раздавалось гудение британских самолетов, несущихся к цели. Но в то воскресенье грохот войны отчего-то не слышен. День выдается тихим, и Анна с Марго ускользают из Заднего Дома в отцовский кабинет, чтобы заняться неоконченной бумажной работой, коей скопился целый ворох. В выходной рабочих в здании нет, подслушивать некому, так что, роясь в ворохах деловых