– Вы использовали трофейные русские танки?

– Нет, мы не использовали. Это было слишком опасно. Была одна рота на Т-34, на них была нарисована большая свастика. Я бы очень неохотно сел в трофейный танк. Мы подбили КВ-1, он был полностью целый, мы, конечно, хотели попробовать на нем поездить, и мы это сделали. Там был ящик, на нем сидел водитель, а возле ящика лежала кувалда, ею, видимо, переключали передачи.

В Т-34 радист помогал водителю переключать передачи.

– Что вы находили хорошего и плохого в русских танках?

– Примитивность, конечно. Вот это вам, наверно, будет интересно, очень часто были попадания, которые не пробивали броню. И мы не всегда замечали, что в нас попали, во время боя, в движении. Но это всегда можно было унюхать. Когда снаряд попадал в броню, там происходил чудовищный выброс энергии, в том месте, куда попал снаряд, броня раскалялась и горел лак. Этот запах мы чувствовали. Внутри танка появлялись желтые пятна, и этот запах до сих пор стоит у меня в носу.

– При стрельбе в башне было сильное задымление?

– Очень сильное. Там был вентилятор, большой вентилятор. Но он меня, да и всех, очень нервировал, я всегда ругался, говорил, выключите этот дерьмовый вентилятор. В бою его нельзя было оставлять включенным. Когда мы делали один или два выстрела, мы его ненадолго включали, но этот вентилятор я не мог выносить. С другой стороны, мы люки, сверху и сбоку, никогда не запирали, не закрывали, потому что при попадании в танк, когда взрывался снаряд, образовывалось избыточное давление. Люки вылетали, но, если бы они были закрыты, нас бы убило только избыточным давлением.

– Если вам в бою сбивали гусеницу, вы сами ее ремонтировали или ждали ремонтников?

– В зависимости от того, насколько сильными были повреждения. У меня два раза сбивали гусеницу, один раз зимой, это было очень неприятно, очень тяжело, очень холодно. Но обычно, когда сбивали гусеницу, приезжали ремонтники с соответствующим инструментом.

– Экипаж помогал ремонтникам?

– Да, конечно. Если танк еще подлежал ремонту на фронте, то экипаж помогал. Если танк для ремонта отправляли в Германию, то после ремонта приходило сообщение, что ваш танк отремонтирован, можете его забирать. Это было довольно редко, но тогда весь экипаж, пять человек, посылали в Германию за танком. Руководителем ремонтных служб был начальник автомобильной службы полка. Он отвечал за техническое состояние всех танков и автомашин. Штабу полка принадлежала рота ремонтной мастерской, которая располагала обширными возможностями ремонта, включая кран для замены моторов и прочих тяжелых работ. Кроме того, были эвакуационные команды и команды запасных частей, в ротах были технические группы.

27 февраля я вернулся обратно в часть. На следующий день я вместе с моим товарищем Зигфридом Швабом из Вельса получил приказ ехать в Санкт-Пельтен, в 33-й резервный танковый батальон. Здесь 1 марта меня произвели в унтер-офицеры и уже 1 апреля в фаненюнкеры.

После короткой подготовки в Санкт-Пельтене меня перевели в военную школу в Вюнсдорфе, а затем в Гросс-Борн. Там, во 2-й инспекции, я окончил 13-й поток 1-го учебного курса фаненюнкеров танковых войск. Обучение охватывало весь спектр военных наук, особенно танковую тактику, технику вооружений, стрельбу из всего имеющегося в танке вооружения, ориентирование на местности, поведение в бою, теорию военного дела, снайперскую стрельбу. В нас все время впечатывали следующую модель действий: положение – анализ – решение. Особое внимание уделялось теме управления людьми. Этот курс был очень объемный и имел большое значение во время всего обучения. 1 июля я стал обер-фенрихом. После окончания этого курса в конце июля 1943 года меня перевели в Берлин-Гроссклинике. Там без перерыва началось специальное обучение танковых офицеров и одновременно подготовка на должность командира роты. 1 октября 1943 года меня произвели в лейтенанты. После присвоения звания вечером прошла торжественная церемония [Großer Zapfenstreich], которая меня глубоко тронула. Вскоре мы разъехались по частям.

Непродолжительное время я был в резерве фюрера, потом меня отправили в мой 33-й танковый полк. Меня назначили командиром взвода 3-й роты, командиром роты был капитан Жесс, с которым у меня были очень хорошие отношения. Бои начались восточнее Кривого Рога. Днем и ночью мы без перерыва были в танке. Было холодно, и русские все время пытались прорваться. Танки были приданы пехоте в группах по две-пять машин. Они при русских прорывах составляли костяк обороны и часто были решающим оружием. Мы пытались помогать пехоте всем, чем возможно. При этом часто возникали проблемы с управлением, потому что пехотные офицеры не разбирались в тактике применения танков и давали нам невыполнимые приказы.

Пехотинцы очень неохотно находились в танке. А уж с началом боя всячески старались его покинуть.

В эти дни к нам пришел посыльный из пехоты и доложил, что один из сбежавших от русских немецких пленных рассказал, что примерно в трех километрах от нас около 60 немецких пленных солдат должны носить снаряды на позиции русской артиллерии. Его командир роты просил о помощи в контратаке с целью освободить немецких пленных. Вместе с лейтенантом Зеппом Медлем из Вены мы атаковали на четырех танках. Русские были захвачены врасплох. Мы смогли уничтожить позиции артиллерии и освободить немецких товарищей.

Мой товарищ Медль ехал справа от меня, и я увидел, что один русский неожиданно залез к нему на танк. Такое, конечно, только русские делали, американцы, разумеется, ничего такого не делали. По радио я ему сказал: «Медль, внимание, русский на твоем танке». Медль понял это как «внимание, русский танк» и, чтобы лучше видеть, наполовину высунулся из люка на башне. Русский, который стоял на корме, схватил Медля сзади. Началась борьба, во время которой русский откусил Медлю ухо. Мы вступиться не могли, потому что, если бы дали очередь из пулемета, Медль тоже был бы убит. Экипаж Медля слышал борьбу на крыше танка, но думал, что это Медль там танцует от холода, чтобы согреться. Неожиданно русский покатился и упал с танка. Медль смог выстрелить и убить русского, кроме того, в пылу борьбы он так сильно его укусил, что откусил русскому палец. Наводчик Медля потом несколько дней всем показывал в качестве «победного трофея» этот откушенный грязный палец с грязным ногтем. Танк лейтенанта Медля через несколько дней был подбит у железной дороги, а сам он тяжело ранен. После выздоровления он больше не был пригоден к военной службе.

В районе Кривого Рога во время контратаки 10 января 1944 года мой танк Pz-IV получил прямое попадание из противотанковой пушки. Заряжающему при этом оторвало правую руку, наводчика смертельно ранило. Я остался цел и пересел в другой танк, который два дня спустя, то есть 12 января, у села Петрова Долина (совр. Петрово. – А.Д.) был подбит. Тяжело был ранен наводчик. Позже он умер. Это было седьмое попадание в мой танк в России, которое я пережил только благодаря невероятному везению.

В начале или середине февраля 1944 года остатки танкового полка собрали в Арнаутовке (совр. Дорошовка. – А.Д.) на Южном Буге, там я отпраздновал мой 21-й день рождения. Наконец-то мы смогли отдохнуть и снова прийти в себя.