Элизабет не стала любоваться его ошарашенным видом и, воспользовавшись хлыстом по назначению, стеганула Бекета. Норт последовал за ней, но не раньше, чем слез с лошади, поднял цилиндр, отряхнул его и водрузил на голову. Все это было проделано отнюдь не из рабского поклонения моде. Он уже доказал, сняв сюртук на пикнике, что не является ярым последователем Браммела. Скорее это было сделано для того, чтобы дать Элизабет время подумать о своем поступке и прийти к заключению, что он не успокоится, пока не заставит ее расплатиться за глупую выходку.

Бекет скакал уверенно и грациозно, и его бег вызывал зависть у многих мужчин. Они были бы не прочь отказаться от своих лошадей ради такого красавца. Своей хозяйке конь подчинялся беспрекословно. Он скорее надорвал бы свое большое сердце, чем отказался повиноваться, но Элизабет Пенроуз никогда бы не потребовала такой жертвы от своего жеребца. Когда она увидела, что Бекет начинает выдыхаться, она перевела его на неспешную рысь и позволила Нортхэму ее догнать.

К счастью, их нельзя было увидеть с парапета башни, и это позволяло надеяться, что они выяснят отношения раньше, чем зрители их обнаружат. Раскрасневшаяся и улыбающаяся, Элизабет осадила коня и выставила руку, призывая Нортхэма держаться на расстоянии. Дьявольские огоньки в его глазах не предвещали ничего хорошего.

– Надеюсь, вы не собираетесь мстить? – невинным голоском произнесла она, выравнивая дыхание.

– Вы слишком хорошего мнения обо мне, леди Элизабет. – Он приблизил свою кобылу вплотную к Бекету. Лошади фыркали и трясли головами, косясь друг на друга и переступая ногами.

Поведение Бекета, проявившего неожиданную симпатию к кобыле графа, на секунду отвлекло Элизабет, и Нортхэму этого оказалось вполне достаточно.

Он схватил ее за талию, без видимых усилий поднял с седла и усадил перед собой. Элизабет не успела даже охнуть. Судорожный вздох, слетевший с ее губ, мог выражать протест или недовольство не слишком удобной позой, но что он выражал на самом деле, Норт пока не знал.

– Вы даже не сопротивляетесь. – Ее лицо было совсем рядом, и он видел нежный румянец, проступивший на ее щеках. – Что это, кокетство или полное отсутствие страха?

– И то и другое.

Эти слова, произнесенные вежливо-холодным тоном, вызвали у Нортхэма коварную усмешку. Его планы возмездия не заходили дальше того, чтобы забрать у нее шляпку и, возможно, немного подразнить, прежде чем вернуть ей головной убор. Или оставить себе в качестве сувенира ее черный газовый шарф – просто для того, чтобы показать, на чьей стороне сила.

Он дернул затянутыми в перчатки руками за кончики шарфа, кокетливо завязанного у нее под подбородком, и с интересом ожидал ее реакции. Бант легко развязался, шляпка, не удержавшись на макушке, соскользнула в его подставленную ладонь. Граф спрятал ее у себя за спиной, а другой рукой накрутил на запястье шарф. Все это было проделано с быстротой и ловкостью фокусника.

Он был удивлен, когда Элизабет никак на это не прореагировала. Она просто молча смотрела на него. Ее золотисто-каштановые волосы были собраны в тяжелый узел, подчеркивая тонкие черты лица и экзотический разрез глаз. В устремленном на него взгляде не было осуждения, лишь терпеливое ожидание, когда он кончит развлекаться и вернет ей шляпку.

Ее нежная кожа сияла. Влажные губы подрагивали, обнажая ровные зубы, между которыми мелькнул кончик розового языка.

Нортхэм пришел к выводу, что каковы бы ни были его намерения, теперь это уже не имеет значения.

Склонив голову, он прижался к ее губам. Они были свежими и манящими и раздвинулись, подчиняясь его нажиму. Ее зубы коснулись чувствительной внутренней поверхности его губ и прикусили ее, а затем принялись двигаться с восхитительной методичностью, то покусывая, то отпуская.

Кровь, отхлынув от головы Норта, ударила в чресла.

В последний раз, когда Элизабет целовалась, она была отчаянно влюблена. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, она не могла бы назвать иначе свое тогдашнее состояние. Представить свой первый сердечный опыт как увлечение – значило бы свести на нет то, что она испытывала, и даже опошлить это чувство. Она не забыла мгновений безумного восторга, когда ее сердце неистово колотилось, а кровь бешено пульсировала в ушах. Она помнила пьянящее ощущение, которое охватывало ее при звуках собственного имени, произнесенного ласковым тоном, и сладостное предвкушение, когда она узнавала знакомые шаги. Время не помогло ей забыть. Нежность ее была все так же реальна и неизменна. Она радовалась ей тогда и не стыдилась сейчас, но никогда не путала ее с любовью.

Любовь не исчерпывалась ощущениями. Она допускала существование разных мнений и подтверждала известный тезис, что без разногласий не может быть гармонии. Любовь нуждалась в понимании, и для нее это подразумевало необходимость меняться самой, а не требовать многого от других. Любовь могла быть нежной и колючей. Жестокой и доброй Она основывалась на доверии – но прощала предательство. Для любви недостаточно было взаимного влечения, она требовала союза душ и умов.

Когда-то Элизабет Пенроуз познала все это. Не просто флирт, увлечение или страсть. Она любила и была любима И знала, что второго раза не будет.

Она просто не допустит ничего подобного.

И этот поцелуй, пусть даже чувственный и страстный, не имеет никакого отношения к любви. Именно отсутствие этой важнейшей составляющей и сделало его возможным.

Они неохотно оторвались друг от друга, и граф окинул ее оценивающим взглядом. Элизабет не пыталась изобразить смущение или осыпать его незаслуженными упреками. Когда его затянутая в перчатку рука легла на ее щеку, она не стала противиться. Он погладил пальцем ее нижнюю губу, коснувшись влажной внутренней поверхности, и Элизабет ощутила вкус кожи и соли – и жизненной силы, присущей этому мужчине.

Его глаза, пристально вглядывавшиеся в нее, напоминали темные зеркала. В них не было ни улыбки, ни насмешки, ни осуждения. Страсть угасла, уступив место расчетливой задумчивости. Нортхэм дышал ровно, взгляд его был ясен, на лицо вернулись обычные краски. На его гладком лбу не было ни единой морщинки. В плотно сжатых губах не ощущалось ни малейшего напряжения, ни один мускул не трепетал на щеке.

Наконец его рука упала, но ощущение прикосновения осталось. Элизабет чувствовала его даже после того, как ладонь Норта, скользнув вниз по ее руке, легла ей на талию. Вытащив из-за спины ее шляпку, он надел ее ей на голову. И только тогда Элизабет смогла отвести взгляд. Словно возвращение шляпки перечеркнуло последние мгновения и вернуло их обоих к тому моменту, когда благие намерения еще что-то значили и события могли принять другой оборот.

Он молча пересадил Элизабет на ее жеребца. Она помедлила, давая Бекету время приноровиться к ее весу. Затем дернула поводья, чтобы отвлечь своего коня от кобылы графа, и направила его к видневшейся впереди опушке Спустя мгновение Нортхэм последовал за ней.

Выбравшись из леса, они увидели вдалеке охотников которые, разбившись на небольшие группы, возвращались в поместье. Только сейчас Элизабет поняла, наколько они удалились от всей компании, и ощутила легкую панику.