Две повозки, запряженные волами, медленно катили на юг. В обеих лежали гончарные изделия, кожа животных, сушеная и вяленая речная рыба, домотканая шерстяная ткань и плетеные из ивового прута корзины.

– Каждый по корзине возьмите себе на горб, и пошли, – скомандовал дед. – Ляксей Петрович, ты, может, лучше за меня сядешь и быками править будешь?

– Не-ет, Архипович, ты уж давай сам, а я тут, с ребятками, – отказался Алексей и, выбрав корзинку полегче, взгромоздил ее на плечи. «Полегче», – это было мягко сказано. Уже через пару часов пути руки, спина и шея начали ныть, а пот с дорожной пылью покрыли лицо серой коркой.

– И зачем это только нужно – на себе тяжести тащить? Сидели бы сейчас в свое удовольствие на повозках, а не мучились с ними на горбу, – причитал Лужин. – Это вот дед с умыслом так над нами издевается. Он меня еще с той, с самой первой нашей встречи на Буге невзлюбил, а теперь вон и вам заодно достается.

– Эй, русский свинья, почему так медленно с дороги убирался?! – выкрикнул визгливым голосом худой, загоревший до черноты всадник. – Пошел с дороги, тупой баран! – и он хлестнул замешкавшегося Огнена плеткой.

Конный десяток турок обступил большим полукругом повозки, разглядывая стоящих рядом с ними грязных и усталых людей.

– Не гневайтесь, уважаемый, – на корявом турецком лепетал Тарас, не забывая при этом униженно кланяться. – Мои люди устали идти по такой жаре, и мы не хотели ничем вас обидеть.

– Ха! Что ты такое лопочешь, свинья?! Если бы ты даже просто задумал своими тупыми мозгами меня обидеть, то я бы тебя прямо здесь и сразу на мелкие куски порубил! У вас, наверное, действительно от жары все в голове перемешалось. А от пыли глаза все забитые. Вон вы все какие грязные и вонючие. Куда и откуда идете? Что в повозках?

– О, уважаемый предводитель воинов славного султана, мы все простые селяне из Покровки, – согнувшись в низком поклоне, отвечал Тарас. – Везем мы свои товары на Очаковский торг, а часть вырученного за них пойдет в уплату податей правителю провинции.

– Эй, Ариф, Талха, а ну обыщите повозки! – распорядился командир дозора, и два его воина, спрыгнув с коней, начали по ним шарить.

Алексей, удерживая в руках свою корзину и не поднимая глаз, застыл в глубоком поклоне. Лишь бы эти дозорные, досматривая поклажу, не полезли проверять кожи и выделанные коровьи шкуры. Там среди них были спрятаны деньги, несколько пистолетов и ножи. Все длинноствольное оружие пришлось оставить дома, но и это внимательные люди могли бы заметить. А это была верная смерть. Отбиться от вооруженного конного отряда, да еще и в глубине неприятельской территории, уж точно не получится!

– Фу-у, ну и вонь! – Одного из досматривающих поклажу турок чуть было не вырвало. – У вас там что, собака в этой повозке издохла? – крикнул он, зажимая пальцами нос. – Эмин, тут и смотреть нечего, одни лишь горшки, ткань, рыба и эти вонючие кожи.

– Прости, уважаемый, – еще ниже склонился Тарас. – Мы везем их кожевникам на выделку. Но в такую сильную жару от запаха никак не удается избавиться.

– А что, нельзя было у себя все хорошо продубить? Вам обязательно нужно тащить в крепость всякую заразу? А если от нее там какие-нибудь болезни пойдут? А вдруг она у вас вообще от павшей скотины?

– Что вы, уважаемый! Эти кожи только еще недавно мычали и блеяли на выпасе! – покачал головой Тарас. – У меня вся скотина при забое здоровой была, – и он вложил в руку одного из подошедших дозорных несколько серебряных монет. Дозорный кивнул своему командиру.

– Ну, ладно, езжайте дальше, – милостиво изрек тот. – И в следующий раз вози только хорошую кожу. Нечего всякое гнилье в нашу крепость таскать!

– Как скажешь, уважаемый, как скажешь. – Тарас кланялся уходящему отряду, и когда он отъехал уже шагов на сто, плюнул ему вслед, выругавшись: – Щоб вам було порожньо! Нас усіх срібла не вистачить. Як липку оберуть до місця доїдешь![6]

За три дня неспешного пути подводы проверяли еще раз пять, итог везде был один: несколько мелких серебряных и медных монет и брань с угрозами в качестве пожелания «доброго пути». К Очакову путники подходили все грязные и изможденные. Скажи кто-нибудь крепостным заставам, что эти доходяги – солдаты русской императорской армии, – и его бы тогда точно подняли на смех.

– Ну, теперь-то вам понятно, почему вы три дня на своих плечах все эти корзины тащили? – спросил, больше обращаясь к Лужину, чем ко всем остальным, дед Дорофей. – Скажите спасибо, теперь вас ни один османский патруль в худом не заподозрит!

– Спасибо тебе, старый хрыч! – пробормотал Цыган. – Мне теперь целый месяц в бане не отмыться!

– Лужин, рот закрой! – прошипел Алексей. – Ты сначала доберись до этой вот бани! В крепости все разговоры только лишь на турецком, или вообще лучше помалкивайте!

Мимо повозок прошагал отряд из сотни турецких пехотинцев. На плече у каждого из них была лопата или кирка, а несколько человек в самом конце строя тащили носилки. Вокруг крепости, далеко за пределами ее высоких каменных стен, сейчас шла большая работа. Насыпались земляные валы, копались рвы, а в грунт забивались бревенчатые сваи. Всюду, куда бы ни кинул свой взгляд Алексей, копошились людские фигурки, а среди них прохаживались покрикивающие время от времени командиры.

«Да-а, работа проводится колоссальная, – отметил про себя Егоров. – Похоже на то, что вокруг основной крепости турки сейчас создают кольцо из новых внешних укреплений. И работы у них тут непочатый край».

Пройдя досмотр при въезде и дав хороший бакшиш караульным, две повозки Тараса наконец-то закатились вовнутрь.

– У центр ми не полезем. Там будуть ще одні стіни, вищі за ці, а сторожа ще зліша. Ходімо довкола. Нам зараз потрібно потрапити за квартал ближче до порту. Там і живе потрібна нам людина[7], - пояснил проводник и хозяин их небольшого каравана. Еще минут тридцать повозки медленно катились уже в самом городе. Постоянно приходилось пропускать отряды турок, протискиваться в узких кривых улочках, получать плеткой от важных господ и опять давать им серебро. И вот он наконец, так называемый греческий квартал.

В османских владениях с момента завоевания Византийской империи немалый процент населения состоял из немусульман. Христиан и евреев здесь не рассматривали как равных туркам. Таких же гражданских прав у них попросту было. Они должны были платить особый вид налога – джизья. Им запрещалось свидетельствовать против мусульман в суде. Запрещалось носить оружие и строить здания выше, чем у мусульман. И нарушение этих правил в Османской империи очень строго каралось. Но османы и сами нуждались в грамотных и предприимчивых подданных, пусть даже и не исповедующих главную религию империи. Лишь бы они платили налоги и не выступали против своих господ.