Вскоре фрау Луппен вернулась с известием: «К вам посетитель», а следом за ней в комнату вошел Грубер.

— Ну мы ж и парочка, что один, что другой. Сперва моя рука, теперь вот твоя голова. Этак к концу недели они останутся совсем без картографов.

Шутливость Грубера выглядела несколько натужно; они с Шенком никогда не поддерживали сколь-нибудь близких отношений.

— Как там твоя рука, лучше? — поинтересовался Шенк (сугубо по долгу вежливости).

— В полном порядке и готова к дальнейшим действиям. — Грубер грубо расхохотался и окинул фрау Луппен таким взглядом, что та зарделась и выскользнула из комнаты.

Шенку мучительно хотелось узнать, успел ли этот тип повидаться с жизнеописательницей, вот только как бы это сделать не прямо, а исподволь?

— А где это тебя угораздило повредить руку?

— Чертова таратайка. Сшибла меня сзади колесом.

— А больше никто не пострадал?

— Это в каком смысле?

— Ну, может, там кто-нибудь еще рядом был.

Грубер безразлично пожал плечами, из чего Шенк сделал вывод, что соперник вряд ли добился более серьезных успехов, чем он сам.

— А как у тебя с этой рыжей? — вопрос Грубера звучал не очень дружелюбно, — Чего это тебе так не терпелось забрать у нее эту карту?

— Она потребовалась в другом месте.

— Да? И где бы это, интересно узнать?

Чувствуя, что разговор балансирует на грани между добродушным поддразниванием и едкой злобностью, они благоразумно оставили эту скользкую тему. Теперь наконец выяснилась истинная причина неожиданной заботливости Грубера; ему потребовалась консультация по составлению новой карты подземных потоков. С переходом на нейтральную почву недавняя напряженность быстро разрядилась. Шенк с радостью порекомендовал коллеге ряд книг и статей, к которым стоило бы обратиться.

— Ну спасибо, Шенк, а то я уж не знал, что и делать. Может, и я тебе чем-нибудь помогу? На работе тебе ничего не надо?

Шенк на секунду задумался. Надо-то надо, но не пошлешь же Грубера к жизнеописательнице.

— Я хочу что-нибудь узнать про писателя Спонтини. В общем-то, из чистого любопытства — его фамилия попалась мне на какой-то карте.

Грубер разразился дурацким смехом, словно подозревая Шенка в некоем тайном умысле. Отсмеявшись, он пообещал поискать какую-нибудь информацию, а затем попрощался и пошел «дальше тянуть лямку» (его собственное выражение).

После ухода коллеги Шенк попробовал встать с кровати, однако примчавшаяся на совсем вроде бы неслышный шум фрау Луппен в корне пресекла его намерение.

— Я ничуть не сомневаюсь, что все это из-за какой-то женщины, — строго сказала она, присаживаясь на краешек кровати. — Отсутствие аппетита, голодные обмороки. Ах, бедняжка, ну до чего же мне вас жалко.

Она сочувственно стиснула Шенкову руку, а затем еще раз проверила его лоб на предмет жара (только рукой, несмотря на все погрешности этого метода). Шенк взирал на массивный уступ груди, нависшей над его лицом, и пытался представить себе, скольких усилий стоит ей затолкать все это богатство в корсет, и это ведь ежеутренне, год за годом.

— Жаль, — сказал он, — что я таки не имел чести познакомиться с вашим покойным супругом.

Фрау Луппен торопливо убрала руку с Шенкова лба.

— Да. Хороший он был человек, — Она неловко поерзала.

— Вам, наверное, очень его не хватает.

— Да, конечно. — Она взглянула на свои руки, лежавшие, подобно связкам розовых сосисочек, у нее на коленях. — Такая внезапная утрата. Все произошло так неожиданно.

— А как это, собственно…

— Давайте не будем говорить о таких вещах, — решительно отрезала фрау Луппен и столь же решительно поднялась. — Он ушел в лучший мир, оставив нас здесь, в этой юдоли скорби.

— Аминь.

Фрау Луппен явно ждала, чтобы Шенк сказал что-нибудь еще, но он молчал.

— Да, — повторила она, — мне его очень не хватает. А ночами…

Глаза ее наполнились слезами. После недавней попытки встать у Шенка отчаянно разболелась голова, иначе бы он, пожалуй, вскочил сейчас с кровати и попытался распустить этот мощный, тугой каркас из китового уса и шнурков. Вдова повернулась и ушла.

Бесконечный день перешел постепенно в вечер. Когда солнце почти уже село, вторично появился Грубер.

— Это было на твоем столе, — сказал он, протягивая Шенку конверт. — Не знаю уж, от кого.

Жизнеописательница! С трудом обуздав желание тут же вскрыть конверт, Шенк сунул его под подушку для позднейшего приватного ознакомления. Далее Грубер вынул из своей сумки сложенный вдвое лист.

— Я тут все для тебя переписал. Это про этого твоего Спонтини. Странненький, к слову сказать, мужик. И чего это он тебе понадобился? Ты там часом не надумал перебраться в Биографический?

Шенк счел за благо пропустить этот вопрос мимо ушей, а только поблагодарил Грубера и сказал, что уже поздно и он за сегодня очень устал, да и самому Груберу завтра рано вставать. Грубер вежливо кивнул, пожелал Шенку скорейшего выздоровления и ушел.

Шенк развернул принесенный им лист. Это была биографическая справка по Спонтини; начиналась она с дат и названий городов, имен отца и матери и прочего в этом роде, завершалась же кратким обзором его творчества:

Винченцо Спонтини приступил к работе над «Афоризмами» незадолго до начала болезни, лишившей в конце концов его разума. Эта книга была задумана как переложение истории князя Рудольфа (исторический персонаж, семнадцатый век), который заподозрил свою жену в интимной связи с одним из слуг и убил ее по совету астролога, поддержавшего эти подозрения. Однако быстро прогрессировавшая болезнь заставила Спонтини уйти от первоначального замысла; его книга постепенно приобретала автобиографический характер. Общее название «Афоризмы» принадлежит издателю, собравшему и опубликовавшему те немногие фрагментарные наброски, которые успел написать Спонтини к моменту своей смерти.

Душевное заболевание породило у Спонтини иллюзию, что он не автор своей собственной книги, а один из ее персонажей. Он видел себя то князем, то подозреваемым слугой, а вдобавок вообразил целую группу авторов, ожесточенно борющихся за контроль над его душой. В конечном итоге Спонтини твердо уверовал, что он вообще не существует иначе, как в мыслях других людей. Кризис разрешился трагическим образом: Спонтини зарезал свою жену, решив, по примеру князя Рудольфа, что она ему изменяет. Арестованный на месте преступления, он прокомментировал случившееся словами: «Вот и конец повествования». Признанный невменяемым, он был помещен в дом для умалишенных, где и продолжал работу над тем, что получило позднее название «Афоризмы», вплоть до своей смерти, последовавшей через полтора года. За дальнейшими подробностями обращайтесь к полной биографии.