Теперь у меня не укладывается в голове, что мы занимались подобными вещами, — так порой нам и самим не верится, что в незапамятные времена мы были способны на дикие и бесчеловечные поступки. В том, что мы тогда делали, не было ни малейшей необходимости. Все что нам было нужно — это оставить свои подозрения и предубеждения, внимательно прочесть материалы, которыми нас бесперебойно снабжали канопианцы, и расспросить их о том, что осталось непонятым. Однако что толку сокрушаться об уже сделанных ошибках?

На протяжении десяти тысяч лет в отчетах Амбиена Первого и других сириан появлялось все больше поразительных фактов. Повсюду строились города, которых не видывали на Сириусе. Канопианские города славились своей красотой, а мы всегда подражали канопианцам — такова реальность, которую мы не желаем признавать даже сегодня. Это были так называемые Математические города, которые имели вид геометрических фигур. Все они были разными. Теперь гиганты и аборигены селились вместе. Города различались не только внешним видом и размерами, у каждого были свои особенности. Амбиен Первый часто говорил, что ему трудно описать свои ощущения. На больших и маленьких островах в океане между Северным Континентом и Основным Материком появилось множество городов, и уровень жизни там был куда выше, чем в Сирианской империи. Речь идет не только о гигантах — высокий уровень их развития был неудивителен, — но и об аборигенах, чьих соплеменников мы видели из окон своей цитадели: ленивые и добродушные, они копошились внизу, точно стая обезьян, от которых ушли очень недалеко.

Почему? Не стоит и говорить, что и Амбиену Первому, и мне, и другим специалистам не давали покоя успехи Канопуса. Пожалуй, я думала об этом больше других. Я лично не видела того, о чем мне рассказывали. Но однажды я настояла, чтобы мне позволили пролететь на одном из наших самых быстрых кораблей над островами в той части океана, которая отделяла Основной Материк от Северного Континента, и увидела огромный остров, а на нем — сказочный белый город, окруженный каналами и дамбами. В гаванях стояли великолепные корабли, такие красивые, что на Сириусе подобные суда использовали разве что для круизов. Такова была картина спустя всего пять тысяч лет после начала Смычки, которой Канопус придавал огромное значение.

Не следует забывать, что данный отчет посвящен отношениям Сириуса и Канопуса, и я рассказываю главным образом об исследованиях, которые повлияли на эти отношения. Не следует заблуждаться, считая, что это повествование дает всестороннее представление о наших исследованиях. Могу лишь повторить, что в течение примерно тех восемнадцати тысяч лет, когда на Роанде наблюдались идеальные условия, лишь очень незначительная часть наших исследований имела долгосрочные последствия для этой планеты и для Канопуса. На протяжении десяти тысяч лет мы пристально следили за тем, что происходит на севере, но не упускали и других возможностей. Заслуживает упоминания один из наших проектов, реализация которого продолжалась более десяти тысяч лет. Это исследование охватывало почти всю территорию Второго Южного Континента, а в его проведении участвовали миллионы специалистов со всех уголков империи. При этом оно не имело ни малейшего отношения к нашим вылазкам на север или попыткам Амбиена Первого обучить аборигенов полезным навыкам.

Парадоксальная ситуация на Сириусе, которая упоминалась выше, не изменилась. На давно заселенных планетах проживали миллионы людей, которые не имели работы и не надеялись ее получить. Они знали, что их смерть — которую мы ни в коем случае не собирались приближать, — станет облегчением для всех. При этом изобилие сделало их столь слабыми и изнеженными, что они были способны лишь на самую легкую работу. И хотя они успели истосковаться по физическому труду, который считался унизительным, но были бы попросту не в состоянии справиться с ним, если бы им предложили подобную работу. Было время, когда мы в Колониальной Службе делали все возможное, чтобы привлечь эту шумную и вечно недовольную публику к участию в широкомасштабных проектах. Однако такие попытки неизменно заканчивались неудачей. Хотя эти люди твердили, что готовы на «любую, даже самую черную работу», как только им поручали такую работу, они тотчас вспоминали о своем благородном происхождении и утонченной натуре, а безволие и привычка потакать собственным слабостям заставляли их быстро сдаваться или приводили к разнообразным психосоматическим расстройствам.

В течение примерно восьми тысяч лет у нас были огромные лагеря по всему Второму Южному Континенту, где этих людей постепенно приучали к физическому труду, чтобы впоследствии использовать их для работы на планетах, которые мы недавно «открыли», — так говорилось на ранних этапах колонизации. Проблема заключалась в том, что в наши намерения не входило нарушать экологическое равновесие на Роанде сверх необходимого. Мы не хотели уничтожать растительность и животный мир или оставлять шрамы на поверхности земли. В нашем распоряжении имелось множество планет с благоприятными природными условиями, но лишь одна из них была такой щедрой, плодородной и прекрасной. ПЮК обеспечивал миллионы начинающих колонистов пищей — наши агротехнические станции оказались одним из самых успешных начинаний. Однако найти для такого количества людей работу, не нанося ущерба окружающей среде, было куда сложнее. Требовалось что-то придумать. По прибытии очередная группа, численность которой зачастую составляла сотни тысяч, принималась строить для себя дома и бытовые помещения из готовых модульных элементов. Однако этой работы хватало ненадолго. Уже это несложное занятие, которое почти не требовало физических усилий, заставляло людей жаловаться и ворчать, что их «унижают». При этом все они были добровольцами и знали, что прибыли на Роанду не навсегда, а лишь для того, чтобы пройти обучение.

Я выскажу здесь мысль, которая пришла мне в голову еще тогда и которая до сих пор кажется мне правильной. Если какой-либо вид изнежен комфортом и убежден, что подобная жизнь — его неотъемлемое право, его можно приучить к определенным физическим усилиям, однако при этом можно говорить лишь о физиологической адаптации, поскольку в душе эти люди, за исключением самых гибких, считают такую жизнь невыносимой. Недуг, которым они страдают, известный под названием «жалость к себе», подтачивает их волю, а не плоть.

Как только мы создали такие лагеря и жизнь в них пошла своим чередом, возникла серьезная проблема.

Трудовое обучение колонистов включало задания двух типов. Первый был связан с животными Роанды. Используя местные породы оленей, мы также занимались выведением новых видов. Это позволяло волонтерам привыкнуть к идеям евгеники, широко распространенным по всей империи, и научиться отбирать особи, которые годятся для употребления в пищу или могут стать рабочими животными. Разумеется, фауна Роанды была не знакома волонтерам, прибывшим с разных планет, и это помогало поддерживать в них заинтересованность и энтузиазм. Им быстро надоедало заниматься одним и тем же, и приходилось постоянно подыскивать всё новые и новые стимулы. Кроме того, чтобы люди проводили побольше времени на воздухе, мы поручали им классифицировать и описывать растительность Роанды. Мы отправляли их в длительные научные экспедиции, в ходе которых наши сотрудники строго следили, чтобы они не наносили вреда окружающей среде. Но хотя подобную работу трудно назвать тяжким трудом, для большинства из них она оказывалась непосильной. Именно такие выводы мы сделали на тот момент и не ошиблись. И все же до сих пор я не могу отделаться от одной мысли: возможно, недостаток энтузиазма колонистов объяснялся иначе, — они знали — все, что им поручают, уже сделано другими. И хотя им говорили, что это лишь подготовка к работе на других планетах, у них не было желания учиться. Они беспрерывно требовали, чтобы им дали «настоящую работу», ворчали, что их недооценивают и поручают делать «всякую ерунду», и не использовали предоставленную им возможность приучить себя к трудностям. Словом, колонисты были ненадежными, ленивыми и неумелыми.