Королис покачал головой.

— Нет, не повлияли.

— Откуда вам знать?

— Вам придется мне поверить.

— Извините, мне это не нравится.

Крейн повернулся, чтобы уйти.

— Доктор Крейн, — тихо произнес Королис. — Мэри Филипс работает в закрытой зоне станции и занимается секретной работой. Вам не позволят задавать вопросы, так или иначе относящиеся к ее деятельности.

Крейн подскочил к нему.

— Вы не можете… — начал он.

И замолчал, с трудом подавляя гнев. Кем бы ни был этот Королис, он явно представляет власть. Или думает, что представляет. «К чему такая секретность, — подумал Крейн, — в научной экспедиции?»

Врач молчал, напоминая себе, что он здесь новичок и еще не знает всех правил — ни писаных, ни неписаных. Похоже, в этом бою ему не победить. Но он, черт возьми, еще поговорит об этом с Ашером.

Больше ничего не говоря, Крейн отвернулся от офицера и вошел в палату. Доктор Бишоп по-прежнему стояла у кровати, сохраняя нейтральное выражение лица.

— Извините, мисс Филипс, — сказал Крейн. — Давайте продолжим.

В течение четверти часа он провел подробный осмотр — и общего состояния, и неврологический. Постепенно доктор забыл о присутствии коммандера Королиса, потому что полностью сосредоточился на состоянии пациентки.

Случай оказался неординарный. Отмечалась двусторонняя слабость мускулов лица — как верхних, так и нижних. При проверке реакции на укол иглой выявлено значительное ухудшение тригеминальной проводимости. Сгибание шеи не ухудшилось, так же как и разгибание. Но он обратил внимание, что ощущение температуры сильно снижено и в районе шеи, и по всей верхней части тела. Также он с удивлением заметил значительную и, судя по всему, недавно начавшуюся дистрофию мускулов рук. Проверяя глубокие сухожильные рефлексы, а потом подошвенную реакцию, Крейн начал кое-что подозревать.

Каждый врач мечтает обнаружить какой-нибудь редкий или интересный прецедент — такой, о котором пишут в медицинской периодике. Но подобное случается редко. Однако, что касается Мэри Филипс, симптомы ее болезни как раз свидетельствовали о таком вот редком случае. И Крейн, который частенько засиживался допоздна, читая специальные журналы, подумал, что, может быть — всего лишь может быть, — ему посчастливилось обнаружить этот случай. «Может быть, я приехал сюда именно за этим».

Наклонившись, Крейн исследовал ее миндалины — заметно увеличенные, желтоватые, с явно выраженной дольчатостью. Очень интересно.

Поблагодарив женщину, он отошел, взял планшет и посмотрел анализ крови.

Белые кровяные тельца (в мм)……3100

Гематокрит (%)…………………………….34,6

Тромбоциты (на мм)……………………104 000

Глюкоза (мг/дл)………………………….79

Триглицериды (мг/дл)……………….119

СОЭ (мм/ч)………………………………….48,21

Крейн подошел к доктору Бишоп.

— Что вы думаете? — спросил он.

— Я надеялась услышать ваше мнение, — ответила она. — Вы ведь главный специалист.

— Я не главный специалист. В первую очередь я врач и ваш коллега и надеюсь на сотрудничество.

Бишоп молча посмотрела на него. Крейн почувствовал, что опять злится, и на этот раз сильнее — злится на всю эту непонятную секретность, на торчащего тут коммандера Королиса, а особенно на упрямую Бишоп, которая не хочет ему помочь. Ну он ей покажет!

Крейн резко закрыл планшет.

— Вы проводили исследования на антитела, доктор?

Она кивнула.

— На вирусный гепатит А и С, на иммуноглобулин. Результаты отрицательные.

— Моторная проводимость?

— Нормальная двусторонняя.

— Ревматоидный фактор?

— Положительный. Восемьдесят восемь единиц на миллилитр.

Крейн помолчал. Вообще-то это были именно те исследования, которые он собирался провести.

— В анамнезе не выявлено ни артралгии, ни анорексии, ни виброболезни, — сообщила Бишоп.

Крейн с удивлением посмотрел на нее. Неужели она тоже пришла к тому же неожиданному выводу? Не может быть!

Он решил вызвать ее на откровенность.

— Начинающаяся атрофия мышц кисти позволяет предположить сирингомиелию. Так же, как и потеря чувствительности верхней части тела.

— Но признаки ригидности нижних конечностей отсутствуют, — тут же возразила она. — Тем более что медуллярная дисфункция выражена очень слабо. Это не сирингомиелия.

Крейн еще больше удивился ее глубоким познаниям. Но долго она не продержится.

«Пора выкладывать карты на стол», — подумал он.

— А сенсорные дефекты? Невропатия? Вы заметили, какие у нее миндалины?

Бишоп по-прежнему смотрела на него ничего не выражающим взглядом.

— Да, заметила. Увеличенные, окрашенные в желтоватый цвет.

Наступило молчание.

Наконец ее лицо медленно озарилось улыбкой.

— Доктор, — сказала она, — неужели вы подозреваете танжерскую болезнь?

Крейн замер. Медленно-медленно расслабился. И понял, что не может не улыбнуться в ответ.

— Вообще-то да, — немного застенчиво признался он.

— Танжерская болезнь… Что же получается? Половина персонала у нас на станции поражена редкими генетическими заболеваниями?

Бишоп говорила мягко, без всякого упрека. Даже улыбка, подумал Крейн, похожа на настоящую.

И вдруг, перебивая классическую музыку, зазвучала сирена — громко, частыми гудками. В коридоре вспыхнул желтый свет.

Бишоп перестала улыбаться.

— Оранжевый код, — сказала она.

— Что?

— Медицинская тревога. Скорее!

Она уже бежала к двери.

Бишоп остановилась у стойки регистратора и взяла рацию.

— Позовите Корбетта! — крикнула она женщине за стойкой.

Бишоп выскочила из медицинской зоны и побежала по коридору в сторону Таймс-сквер, а Крейн поспешил за ней. На бегу Бишоп набрала код на рации, настроилась на нужную волну.

— Доктор Бишоп просит указать точку, оранжевый код.

Наступила недолгая пауза, и раздался ответный сигнал:

— Точка оранжевого кода — пятый уровень, ангар ремонта роверов.

— Пятый уровень, вас поняла, — ответила Бишоп.

У одного из кафе стоял лифт с открытыми дверями; они вбежали в кабину, и Бишоп нажала самую нижнюю кнопку на панели — с цифрой 7. И снова заговорила в рацию:

— Запрашиваю тип чрезвычайной ситуации.