спиной, скидываю майку и надеваю олимпийку. Замечаю остаток взгляда в район обнаженного еще секунду назад живота.

— Вы не возражаете, если я сюда похожу? — застегиваю молнию олимпийки до конца. Откликается темноволосый, с кряжистой фигурой и носом картошкой:

— Ходи, нам твои гантели не нужны, а тебе — наши.

— Тебя как звать, — прищуривается высокий.

— Маша Макарова, я из восьмого класса.

— А меня Влад.

Темный оказался Мишей. Другие, с обветренными лицами, из соседней с поселком деревни Елизарово, Андрей и Олег.

— Пока, ребята.

Приятная усталость разилась по телу. Небо очистилось, к морозу.

— Макарова! — раздался крик от крыльца. На ступенях в одной кофте стояла классная.

— Еле догнала. Думала, уж домой к вам зайти придется. Передай маме, звонили из больницы. Пусть зайдет за направлением. Тебе нужно пройти психиатра.

Глава 5

— Ну и съездим, — мама вечером рассказывала, как ходила за направлением, — подумаешь, психиатр. У тебя все нормально. Учеба идет. К тому же, как мне в больнице сказали, это внеплановое обследование. Всех детей после тяжелых болезней смотрят. Мало ли, помощь какая нужна. К тому же не сейчас прямо.

— Съездим. Только перед решим, что говорить. Не люблю я их.

В дверь коротко позвонили. Свои так обычно звонят, чтобы не будоражить. И точно, за дверью стоял дядя Вася:

— Вечер добрый, девушки.

— Проходи, Василий, не пускай холод, — пригласила мама.

— Да я так, отметиться. Просили в курсе держать про Пашу. Ну, Павел Сергеевич, — напомнил он, — которого Маша от тоски спасала. Так он в город переехал. Вот только что.

— Что говорил? — мне важна реакция пациента.

— Говорит, глянул я на все, Василий, новыми глазами. Да и вижу, права девчонка. Все вокруг свою жизнь живут, а я нет. Я — их жизнь проживаю, — дядя Вася сделал значительную паузу, — никого он не спрашивал. Поехал в город, согласился на должность и повышение. Вроде как заместителем в ОРС. Сразу пока комнату в общаге дали. Это на месяц. А там квартиру пообещали. И доволен донельзя. Жена сначала в скандал. А он ей, ты, мол, моя жена, а не я твоя. Не хочешь, оставайся. Неволить не буду. Та сразу смекнула, что так одна и останется. Такого мужика враз бабы оприходуют. Язык засунула, куда подальше. И в общаге они вдвоем теперь. Романтика и медовый месяц. Тебя уж благодарят оба. Да не просто.

Тут дядя Вася подмигнул, открыл дверь на площадку. На картофельном сундуке за дверью я разглядела мешок. Грациозного движения фокусника у Василия не получилось, мешок тяжелый. Но за порог он его поставил:

— Вот, вообщем. Про деньги говорить не стали. Еда нужнее.

Мама перевела взгляд на меня:

— Ну, не знаю.

— Спасибо, дядя Вася, — перехватила я инициативу, — а тащи его на кухню, раз там еда. А Павлу Сергеевичу передавай наилучшие пожелания.

— Вот молодец, девчонка, — прокряхтел тот, — затаскивая мешок.

Там оказалась трехлитровая латунная банка сгущенки, десять больших килограммовых банок тушенки, килограмма два соленого сала. Четыре палки салями. Пакет на пару килограмм конфет «Белочка» и десять плиток шоколада «Гвардейский».

— Вот, точно, с какого-то резерва, — сказала мама, — правильно ли все это?

— Правильно-правильно. Ставь чай, есть, с чем попить. Будешь с нами, дядя Вася?

— Нет, пойду. Мне еще песню новую разучить надо. Да, забыл еще. Тут дом престарелых сгорел, не слыхали? В Бурмакино. Со всеми стариками. Ужас. Мне участковый рассказал. У вас там никого?

— Нет. Никого, — ответила мама, — это же пока слухи.

Я выросла на целых три сантиметра. Животик подтянулся. Подбородок заострился. Грудь прибавила совсем немного, но теперь ее видно хоть как-то. Мне нужна новая одежда. Поездку к психиатру решили совместить с походом по магазинам. У мамы отложены деньги сто рублей, еще пятьдесят заняли у бабули. На зимнюю курточку и простые сапожки хватит. Про нашу поездку прознал дядя Вася. Вечером зашел и принес номер Павла Сергеевича. Он жену тоже пристроил куда-то. Обещали помочь с покупкой.

Зимние трудовые будни города. Черный лед по обочинам дорог. Неспешно пыхтящие по снежной каше машины.

Психиатр принимал в третьей детской больнице. Отсидев небольшую очередь, я зашла. Мама осталась в коридоре. Мы так условились и обговорили все возможные вопросы и ответы. Но заготовки не понадобились. С порога я почуяла чужое и опасное. Врач был невысоким лысым кругленьким толстячком в круглых очках. Пухлые руки сложены на груди. Постоянная полуулыбка сопровождает речь.

— Здравствуй, Маша, сейчас посмотрим, что у тебя, — он нагнулся к карте. Но я увидела, что он не смотрит, а погружен в себя. Откинувшись на стуле, я тут же раздула защиту — радужный кокон, а потом посмотрела на врача. Он собирал яркий ком перед собой. Ком вытянулся крутящимся веретеном в сторону моего лба. Я была готова. Пропустила его мимо и оставила висеть. Доктор озадачился:

— Ничего особенного не пишут. Сейчас сам гляну, — он поднялся и подошел вплотную. Поднял блестящую железку:

— Смотри-ка сюда. Только глаз не отводи. Посмотрим реакцию зрачка.

Я поместила взгляд на железку, а внутренний взор отвела в сторону. Веретено в упор пыталось войти. Возник образ действий и знака. Веретено направила в стену, а у основания его, на уровне груди врача, представила увиденный знак. Видимый во всех деталях он повис и тут же прилип к телу. Врач икнул и пошел на место. Посидев с минуту, достал стакан и выпил воды из графина, который оказался за стопкой бумаг.

— А как у меня реакция зрачков? Вы увидели что-то плохое? — я старалась, чтобы улыбка была милой и напуганной.

— Нормальная реакция, — неспешно пробормотал он, — давай поговорим. Как память, восстановилась?

— Да.

— Но не сразу?

— Не сразу. А как в школу пошла, так совсем все хорошо и стало.

— А с одноклассниками как?

— Все нормально. Есть подружка.

— А учеба?

— Пока без сложностей.

— Хорошо. Позови маму, а сама в коридоре посиди.

Я вышла, пригласила маму. Мы кивнули друг дружке. Я мысленно поместила ей на лоб запрещающий знак. Он быстро истощится, но на полчаса его хватит. Мамы не было минут двадцать. Вышла она покрасневшая и напряженная. Выйдя из больницы, я спросила:

— Не томи, рассказывай.

— Такой дотошный попался. Все в глаза заглядывает и так, и этак. Всю вымотал. Про тебя расспрашивал. Какие изменения в поведении, да нет ли ничего необычного. Пришлось врать человеку! А может, он прав? Может, действительно есть заболевание? Говорит, такие больные все настойчиво отрицают. Я уж сомневаться стала. Да, думаю, как договорились, так и надо до конца стоять.

— Молодец мама! — выдохнула я, — а ты действительно