я сам пожарил, а вот с головой мне не с руки возиться. Думаю, у меня же бабы-мастерицы в соседях, отнесу им. Краску то я сразу со лба и живота смыл, а чувство такое, что там осталось что-то. В зеркало смотрю, ничего нет, а чувствую, что-то есть. У тебя, Томка, дочка из этих, может? Ну, феномен?»

Мама улыбнулась, а я выглянула с кухни: — «дядя Вася, феномен или нет, лучше не проверяй. Живи, как сейчас есть. Потянешься своей волей к водке, я тебе сказала, что будет». Дядя Вася затоптался и заробел: «Да я ничего. Мне сейчас все отлично. Женщины интересуются». «Женщинам скажи, журналов начиталась».

Голову разрубили. Позвали бабулю на помощь варить студень. Елку в посадках тоже дядя Вася добыл.

Тридцать первого декабря уселись за стол. Алкоголя совсем не было. Мама заикнулась было про шампанское, но я отговорила. Было картофельное пюре, жареная курица, точнее, две, винегрет, квашеная капуста. Для питья наболтали морс из варенья. Ну и, конечно, студень с горчицей. На десерт чай с вафельным тортом в белой коробке.

Во главу стола усадили бабу Лиду. Дядя Вася разместился на диване, где недавно лежал, а мы с мамой на стульях сбоку. Освоив винегрет и перейдя к закускам, дядя Вася посетовал:

— Непривычно как-то. Понятно, что в другой компании заставили бы пить, хоть рюмку, хоть силой да влили бы.

— Вот и молодец, — поддержала его бабуля, — на человека похож стал.

— Да, стал, — вздохнул дядя Вася и загрустил на секунду, но встрепенулся: — а мне тут работу новую предлагают. В клубе. У детей баян вести. Думаю, вот.

Дядя Вася глянул на меня вопросительно. Я молчу.

— Эх, Маша! Получится у меня с детьми? — не вытерпел, решил посоветоваться, — только по деньгам там меньше.

— Получится. Где времени свободного будет больше? — опираюсь на стол локтями и подаюсь чуть вперед.

— Понятное дело, в клубе. Сам себе хозяин.

— Тогда я бы не сомневалась. Сразу и пошла.

— А деньги?

— Единственный ресурс, который нельзя занять или купить, это время твоей жизни. Ну, будет на несколько красненьких бумажек больше. Ради них живешь, что ли?

— Нет, конечно, не ради них, — дядя Вася задумался. Но вмешалась бабуля:

— А с чего тебе в клуб то предлагают? Ты ж не музыкант.

— Да вот как раз музыкант. Я же музыкальное училище закончил. Преподавать могу. Диплом то у меня есть.

— Во, дела! — бабуля отпрянула назад разглядывая его, будто первый раз видит, — я думала, ты уголовник спившийся.

— Люди не рождаются уголовниками, — дядя Вася вновь спросил меня взглядом, и я чуть заметно кивнула, — Отец у меня со связями был, сам по торговой части работал. Да и мама тоже. В Воронеже тогда жили. Как всех приличных детей, меня в музыкальную школу отдали, по классу баяна. На последних классах музыка меня захватила. Думал, свой ансамбль организую. Несмотря на протесты, пошел в музыкальное училище, потом в армию. Там в оркестре служил, все на концертах и вечерах. А из армии пришел, на меня и насели родители. Уговорили. Стал я по музыкальному снабжению. Электроника всякая дорогая. Не купишь просто так. Думал, даже лучше к дефициту поближе быть, для своего ансамбля смогу инструменты самые лучшие достать. А водились у меня в приятелях два умельца. Они эту электронику лучше фабричной делали. Усилители всякие, микшеры и много еще чего. В корпус ставят свое нутро. Главное же не шильдики, а качество, эффекты всякие. А я музыкантам стал предлагать их работу втихую. Разжился. Женился. Квартиру папа подарил, так я ее сам обставил. Жили, не тужили, пока те двое между собой не поссорились. Кто проболтался, так я и не выяснил. Ну и накрыли всех. Пока следствие шло, и суд потом, папа помер. Пока сидел, мама ушла. Тем по восемь лет дали, а мне пять. Жена развелась. Квартира на ней осталась. Детей не родили. Вышел, ни кола ни двора. С судимостью мало куда берут. Болтался по Союзу пока сюда не прибился. Судимость сняли давно. А жизнь поломали и не исправили.

— Да, история, — выразила общее настроение баба Лида, — так теперь все в твоих руках.

— Деньги заработаешь, если захочешь, — вставила я, — а если к музыке не вернешься, так несчастный и будешь.

— Да как их заработаешь?

— Поставишь аппаратуру в клубе, будешь кассеты записывать. Или еще что. Сейчас с этим будет не так строго. Перемены будут и дальше. Перестройка. Организуешь ансамбль, как хотел. Будешь по стране ездить, на конкурсах выступать.

— Эх, Маша, твоими бы устами. А и буду. Мне терять нечего.

Дядя Вася вдохновился, то задумывался, то глаза его вспыхивали, и он обводил всех взглядом ученого, совершившего открытие. Мы пили чай с тортом и ватрушками от бабули. Скоро новогоднее обращение Горбачева, бой курантов и Новый Год.

— Маша, — мама аккуратно поставила чашку, — а вот ты говоришь, что перемены еще будут. А насколько далеко зайдут, как ты думаешь?

— А смотря, кто их проводит, кто руководит. Запал одного человека быстро иссякнет. И все сойдет на нет. Вот если за этим человеком сила, то тогда далеко. Но в угоду только этой силе. А человек тот лишь инструмент.

— Но человек должен понимать, что он делает, — мама с надеждой взглянула на меня.

— Там дураков нет. Все понимают, что делают. И он тоже. И для кого.

— Ну и для кого, думаешь? — баба Лида наклонилась ко мне, — для народа или для себя?

— Через десять минут увидим и услышим, для кого и для чего, — улыбаюсь я. Принимают за пифию какую-то. Надо делать хорошую мину при плохой игре. Не знаешь, что ответить, говори умно-нейтральное. Хотя, вроде, все правильно сказала.

Телевизор у нас старенький, в деревянном корпусе. Экран закрыт стеклом. И греется минут пять до того как можно что-то увидеть. Показывает только одна программа — первая. Я не люблю телевизор. С мамой редко его смотрим, только если кино какое-нибудь хорошее. Я включила его в розетку. И вовремя. Когда появилось четкое изображение, диктор уже приглашала услышать новогоднее обращение.

Заставка открылась. Мы увидели Рональда Рейгана, президента Соединенных Штатов Америки. Он говорил по-английски. За кадром переводили. Все уставились на меня. Хотелось бы, но это была не шутка. Потом выступил Горбачев и пояснил, что это такой жест доброй воли.

— Но как же? — растерялась мама, — так это просто сближение, жест доброй воли. Сказал же Горбачев.

— Если нужны объяснения, то смотрите телевизор, он для того и нужен. Что я говорила, повторять не буду и комментировать тоже.

Мы