Ближе к обеду путники начали склоняться к мысли, что капитан проспит весь день, и параллельно опасаться, что могут не дожить до его пробуждения. Ординарец, бросая косые взгляды, молча теребил рукоять меча, и только громогласный храп командира удерживал его от активных действий. Вик беспокоился и вздохнул с облегчением, только когда Кэп фыркнул и с рычанием потянулся. Не исключено, что в чувство его привел аромат, доносившийся с кухни.

Осмысленный взгляд, хотя глаза уставшие и желтоватые, в кровавых прожилках, — действительно, сейчас комендант намного больше походил на человека. Старьевщик затаил дыхание, ожидая его комментариев по поводу самочувствия.

— Серьга, жрать!.. И этим тоже!

Вик расслабился: наличие аппетита — явный признак хорошего состояния. К тому же съеденная утром таблетка концентрата, все Ангелочек со своей алхимией, может, и обеспечивала потребность организма в питательных, минеральных, еще там каких-то очень нужных веществах, но голод не утоляла вовсе. И принимаемые регулярно отвары травника аппетит только разогревали. Одним словом, косвенное приглашение к столу отрицательных эмоций не вызвало.

Ординарец пулей метнулся к кухне, и несколькими мгновениями позже все уже сидели за столом и уминали дымящийся плов с олениной. Даже Ангелочек очень демократично погружала пальцы в глиняную пиалу. Вику поглощать такое последний раз доводилось примерно вечность назад. Золотистые продолговатые зерна, рассыпчатые комки, поблескивающая, пропитанная ароматами Востока морковь, разваливающиеся, тающие во рту куски мяса, кисловатые ягоды морошки, будоражащие запахи пряностей — для его организма это было лучшим подарком, напоминающим о некоторых прелестях, доступных лишь на свободе. Как такое можно соорудить из оленины? Закончив с пловом, Кэп привычным движением запустил ладонь в расположившийся у стола рундук, скривился и отдернул руку. Обложил Серьгу и согласно кивнул, когда перед ним материализовалась крутобокая кринка. Извинился перед Ангелочком и разлил по стаканам парное молоко. Вик пришел к однозначному выводу, что на базе ему нравится. Лишь бы отвыкший желудок не подвел.

Взгрустнулось только — добавки никто не предложил. Капитан откинулся назад и вытер губы ладонью:

— Достопочтимая ханум, не могли бы вы продать мне некоторое количество вашего чудодейственного снадобья? — Похоже, сытость придала речи офицера восточную витиеватость.

— Как и многие лекарства, мой препарат противопоказан для частого применения, — в тон ему улыбнулась девушка. — Разумнее было бы просто не злоупотреблять…

Кэп зевнул и снова стал грубоватым янычаром:

— Бездействие само по себе располагает к пьянству. А тут еще трансивер накрылся — абсолютная изоляция. Ни стычек, ни новостей — болото. Мы даже волков на два перехода от базы извели от скуки. Ох, трансивер был последней каплей. Вас-то каким ветром в эту глушь занесло? На старателей вы не очень похожи.

— А если мы не добытчики… — многозначительно протянула Ангелочек.

— То старина Хозяин все еще грешит розничными поставками. Мне казалось, что он уже пережил мелочный период и работает оптом по согласованным каналам.

— Настоящее сокровище можно найти только здесь, на месте.

— Согласен. Попалось что-то стоящее?

Речь, понятно, шла о том, что, кроме ханских заказов, здесь, конечно же, существует развитая сеть контрабанды. Капитан либо в деле, либо присматривает, чтобы ее размеры не превысили допустимых пределов. Но скорее всего — ни то ни другое. Тут такие деньги крутятся, что лишние звенья не нужны — сверху и рот заткнут, и глаза заставят закрыть. Вот и квасит.

Контрабанда контрабандой, а самые лучшие по чистоте и структуре образцы настоящие ценители предпочитают приобретать лично. Неплохое прикрытие. Ангелочек неопределенно махнула рукой.

— Ладно, — понимающе усмехнулся Кэп. — Нет, сменюсь, вернусь на Большую землю, я не я — нахерачу докладную. Подробно — и будь потом…

— Долго еще, — поддержала разговор девушка, — до смены?

— Изрядно, — вздохнул капитан.

— А караван ближайший?

— По графику через десять дней. Но связи больше недели нет — подтверждения, естественно, тоже.

— Что может случиться со связью-то?

Кэп скривился.

— Я на механиста похож? С этой фигней, — кивнул он в сторону нагромождения аппаратуры, — как обезьяна работаю. Дали инструкцию для дураков: руки на кристалл, сознание — водная гладь, ветер, волны и все такое. Долблюсь, долблюсь, а воду словно лед сковал — даже ряби нет.

Насчет механиста — это он зря. Инженерии в его трансивере — ни на грош. Скорее всего зацепил чего по пьяни — теперь настроиться не может.

— Знаете, офицер, — сочувственно посмотрела ему в глаза Ангелочек, — могу предложить помощь в обмен на маленькую услугу.

Вик заинтересованно встрепенулся — похоже, она янычара сейчас снова на что-нибудь купит.

— И? — лениво отозвался капитан.

Не оказалось бы новостью, что Ангелочек запросто способна сама, без всяких вспомогательных устройств, связаться с далеким центром, но передавать через нее информацию все равно не станут. Расписание движения караванов, стоимость груза, составы сопровождения — сведения секретные и посторонним не разглашаются. Но девушка Вика удивила:

— Моего слугу порвали волки, аккурат в двух днях пути, как вы и говорили. Снаряжение, припасы, одежда — все потерял. Поможете экипировать — знания, которыми он располагает, позволят разобраться с вашим оборудованием.

Вик попытался испепелить спутницу взглядом — ковыряться в этом допотопном хламе! Хотя, взвесил он, это не должно быть особенно сложным. Плохо, что нет инструментов, — придется действовать ощупью, а кропотливая работа займет много времени. Но за теплый кожушок и мохнатые унты Старьевщик готов постараться. Кэп смерил Вика подозрительным взглядом. Похож, похож: что малефик, что механист, все одно — сфера возможностей малопонятная и природомерзкая.

— Я бы и так не отказал, — пожал он плечами, — но если на то пошло — пусть попробует.

Я боюсь его. Смотрящего на меня миллионом немигающих глаз. Вслушивающегося в меня миллиардом настороженных ушей. Ощупывающего бесконечными стрекалами, белесыми извивающимися червями проникающего прямо в душу. Хранящего в себе память всех мертвецов, отголоски любых поступков каждого из нас, клокочущей массой обволакивающего сознание. Боюсь и ненавижу сводящие с ума всплески чужих эмоций, радостей и страданий. Боли. Многократной, отражающейся, излучаемой потерянными источниками. Боли. Разве не видно, что ее много, ненормально много, неестественно много, как не может быть много в гармонично развивающемся мироздании. Стенания, вызванные одновременным жертвоприношением, насильственной смертью не сотен, не тысяч, даже не миллионов — миллиардов. Запертых теперь в хрустальной сфере, скорлупе покрытого завесой древней и страшной тайны мира. Моего мира. Боюсь, поэтому стараюсь как можно реже смотреть ему в глаза и давать прикасаться к моей душе.