— А вот это вряд ли, — обхватил мой затылок.

В то же мгновение я ощутила вкус его губ, язык его ворвался в мой рот, запах наполнил лёгкие. Подчиняющий, настойчивый поцелуй, подтверждающий его права. Его права на меня.

— Мама! — услышала я громкий вскрик Сони, едва Демьян с негромким хлопком закрыл за нами входную дверь.

Не помню, как присела, как обхватила подбежавшую ко мне дочь, как прижала её к себе. Очнулась только, почувствовав прикосновение её мягких губ к щеке, её крохотные пальчики у себя на шее, на затылке.

— Девочка моя, — прошептала, не сумев скрыть дрожь в голосе, — милая моя… Солнышко моё, — поцеловала в макушку, в волосы, в висок.

Понимая, что могу напугать её, старалась держать себя в руках, но охватившие меня чувства были настолько сильными, что контролировать их я почти не могла. Так и стояла на коленях посреди коридора, прижимая прильнувшую ко мне всем тельцем Соню. Аромат шампуня, исходящий от её мягких волос, сладкий запах детства, успокаивали меня, даря долгожданное умиротворение, ощущение реальности.

— Почему ты так долго, мам? — наконец зашевелилась Соня у меня в руках. Пришлось расслабить объятья, хотя выпустить её я всё ещё была не в состоянии.

— Так получилось, детка, — держа её ручку в своей, ответила я и шмыгнула носом, пытаясь не разреветься от той нежности, что томилась в сердце. Никогда мы не расставались так надолго, никогда я так не боялась за неё.

Угрозы Эдуарда, желание органов опеки отобрать её, незнание, что будет со мной дальше: всё это не отпустило меня, но стало бледнее.

— Что это? — дочь протянула руку и аккуратно коснулась ссадины в уголке моего рта.

Глядя в её распахнутые, чистые глаза, я покачала головой и, перехватив ладошку, поднесла к губам.

Поцеловала каждый пальчик, маленький кулачок.

— Ничего, — шепнула. — Ничего. Как ты? Скажи мне. Как у тебя дела?

— Хорошо, — она обернулась.

Только сейчас я увидела стоящую поодаль женщину и сразу поняла, что это остававшаяся с ней во время отсутствия Демьяна няня.

Без стеснения и утайки я рассматривала её, отмечая каждую деталь, каждую мелочь. На вид ей было немного за пятьдесят. Среднего роста, с крупными чертами лица и широкими ладонями, на первый взгляд она вызывала довольно приятное впечатление. Я снова посмотрела на дочь.

— Уверена? — спросила и всё же разжала руки, но продолжала прикасаться к ней, словно она могла исчезнуть, не делай я этого.

Соня по-взрослому кивнула. Я погладила её по боку, по бедру, чуть заметно улыбнулась и уже хотела подняться, но она порывисто заключила меня в кольцо рук.

— Только ты так надолго больше не уезжай, — громко зашептала она, тыкаясь мне в шею. — Дядя Демьян пообещал, что привезёт тебя. А тебя всё не было и не было…

Она ещё что-то говорила, но я почти не слышала слов. Зажмурившись, просто наслаждалась журчанием её голоса, её теплом, а когда вновь открыла глаза, наткнулась на взгляд уже успевшего снять пальто Демьяна. Няни в коридоре уже не было — должно быть, она ушла в комнату. Понимая, что должна поблагодарить её за то, что позаботилась о Соне, я не хотела делать этого. Меня охватило какое-то иррациональное, совершенно неуместное чувство ревности, желание никогда не разжимать рук. Сонька снова зашевелилась, и на этот раз, отпустив, я всё же поднялась.

Стоя друг напротив друга на расстоянии нескольких метров, мы с Демьяном молчали до тех пор, пока в нашем взрослом молчании не раздалось детское и совершенное серьёзное:

— Спасибо. — Соня подошла к Терентьеву и повторила: — Спасибо, что привёз мою маму.

— Я же обещал, — кивнул он, переведя взгляд на неё. — Запомни, Софья, я всегда выполняю свои обещания.

Он было снова посмотрел на меня, но я отвернулась. Резко, не желая играть в эти переглядки, не желая думать, не желая той мимолётной благодарности, что вспыхнула внутри огоньком. Не из-за Соньки он всё это затеял и не из-за данного ей обещания, а потому, что так захотел. Захотел, чтобы я принадлежала ему, чтобы была возле него. Вот и всё.

— Через десять минут жду вас обеих на кухне, — донёсся до меня сдержанный голос Демьяна. — Будем ужинать.

Услышав громкий, булькающий звук, я вздрогнула от неожиданности и тут же шикнула на дочь:

— Соня!

Перестав пускать пузыри в стакан с морсом, та виновато посмотрела на меня, я же только покачала головой. Всё прошедшее до ужина время дочь не отходила от меня ни на шаг, будто бы тоже боялась, что я вдруг исчезну. Переговорить с няней мне не удалось — Демьян отпустил её прежде, чем я успела переодеться. Признаться честно, в какой-то мере я была даже рада этому. Не сегодня. Не сейчас.

— Можно я не буду это есть? — пододвинув рыбную палочку к самому краю тарелки, пробурчала Соня. Несколько горошин, шедших к гарниру, упали на стол, но отчитывать дочь за это я не стала.

За всё время ужина мы с Демьяном не сказали друг другу ни слова. Единственное, о чём я хотела спросить его — о похоронах мамы. Несколько дней назад Альберт сказал мне, что всё в порядке, однако в подробности не вдавался. Да и вряд ли тогда я была способна воспринимать их. Сейчас же было самое время, однако заводить подобные разговоры при Соне я не хотела.

— Рыбка вкусная, — попыталась настоять я, но дочь насупилась, и я, не желая спорить, забрала рыбу у неё с тарелки. — Не хочешь, как хочешь, — сказала, отламывая кусочек, хотя на самом деле есть совсем не хотела.

— Тебе не нравится, как готовит Марианна? — подал голос Демьян, обращаясь к Соньке. Слышать их разговор мне было тем более странно, что к такому я не привыкла. Эдуард говорил с дочерью только тогда, когда она задавала вопросы и никогда не делал это первым. Эдуард…

Стоило мне подумать о нём, еда и вовсе потеряла вкус, ватой застряв в горле. Запах крови, запах его одеколона… Я словно снова очутилась в той комнате, сделала вдох там, возле распростёртого на полу тела.

— Мама готовит лучше, — категорично заявила Сонька. — А Марианна… — вздохнула, страдальчески глянула на остатки смешанного с рисом горошка и отложила вилку. — Не умеет она готовить, — сокрушённо закончила и, взяв стакан, с шумом втянула через трубочку остатки морса.

Несмотря ни на что, слова её заставили меня улыбнуться. Стоило мне сделать это, я почувствовала на себе взгляд Демьяна и повернулась к нему.

— Не сомневаюсь в этом, — проговорил он, глядя не на Соню, а на меня.

На руках у меня выступили мурашки. В темноте его зрачков таилось что-то незнакомое мне. Мягкое и в то же время пугающее. Это что-то будто манило, тогда как все инстинкты кричали о том, что я должна бежать.

— Ещё вина? — спросил он, наполняя свой бокал. Неожиданно я обратила внимание, что на пересекающую ребро его ладони царапину возле самого запястья и уже посветлевший кровоподтёк. Должно быть, царапине этой было уже несколько дней. Странно, что я не заметила её раньше.