Ели в Линкольн-центре в Нью-Йорке и в Массачусетском технологическом музее в Бостоне.

Ели, ели, ели во время завтрака, ланча, обеда и ужина, а также в перерывах между приемами пищи.

Ели в «Макдоналдсах», «Донкан-Донатсах», в китайских, японских и даже русских дешевых забегаловках.

Ели в дорогих ресторанах и просто на улицах.

А когда не ели – пили.

Постоянно пили омерзительную жижу коричневого цвета, гордо именуемую «кофе».

«Как же надо было постараться так испоганить прекрасные кофейные зерна, чтобы из них вышла эдакая дрянь?!» – частенько спрашивала себя Соня.

Она старалась не прикасаться к бесконечным бутербродам со вкусом кислой горчицы, к бескрайним пиццам и китайским похлебкам, после которых хотелось выпить море жидкости, но традиционная, льющаяся рекой кока-кола ничуть не гасила жажду. Напротив, этот газированный субстрат, производимый, похоже, все из той же глинисто-волокнистой биомассы, вызывал жажду еще большую.

В первые два «американских» месяца Сонечку разнесло на восемь килограммов.

Потому что дружелюбные американцы все замечали и пресекали ее попытки воздержаться от еды.

– Почему вы не едите, Сонья? Ешьте! – заботились о ней коллеги на утренних врачебных конференциях в MGH.

– Сонья, разве у вас в России вы не пользуетесь случаем перекусить, чтобы потом не отрываться от дел? – интересовались врачи на клинических разборах в B&W госпитале.

– Сонья, разве русский студент голодает, разве ему нельзя есть и слушать? – спрашивали у нее на лекциях в Harvard Medical School.

– Софочка, кушайте, детка! – накладывали ей в одноразовые тарелки «комбикорм» из металлических чанов, подогреваемых в онлайн-режиме, старушенции на встречах в русскоязычных общинах.

– Сонья, не стесняйтесь, будьте как дома! – предлагали ей пресловутых размеров синтетические бутерброды и рыхлое печенье во время телемоста с Вашингтоном в каком-то историческом особняке в окрестностях Бостона.

– Соньечка, не хотите ли перекусить? – спрашивал ее Джим до, во время и после осмотра достопримечательностей.

И она ела, ела, как все. Ела в Линкольн-центре в Нью-Йорке и в Массачусетском технологическом музее в Бостоне.

Ела, ела, ела во время завтрака, ланча, обеда и ужина, а также в перерывах между приемами пищи.

Ела в «Макдоналдсах», «Донкан-Донатсах», китайских, японских и даже русских дешевых забегаловках.

Ела в дорогих ресторанах и просто на улицах.

А когда не ела – пила.

Постоянно пила омерзительную жижу коричневого цвета, гордо именуемую «кофе». И, надо сказать, уже почти к ней привыкла. Ей нравилась манера бостончан пить кофе когда и где угодно – в трамвае, метро, на скамейках парков и просто шагая по улицам.

Еда стала Сонечкиным кошмаром. «Если я и дальше буду толстеть такими темпами, то через десять месяцев я буду весить еще на сорок килограммов больше и стану похожа на этих американских необъятных теток, что косяками бродят тут и там!»

– Валера, прекратите меня кормить! – молила Сонечка, но он был неумолим и готов не спать до полуночи, чтобы, услышав тихий-тихий поворот ключа в бесшумном замке, выйти Соне навстречу из полутемной кухни и пригласить ее отужинать:

– Соня, я сварил прекрасный луковый суп! Такого лукового супа вы не найдете во всей Франции, уж поверьте! Мы с Аллочкой специально ездили в Канаду за этой посудой! – восторженно восклицал он, простирая руку к огнеупорным фарфоровым мисочкам с ручкой, в которых поверхность мерцающего супа бороздили огромные корабли гренок, все в опавших парусах расплавленного сыра.

Отказать Валере в поедании лукового супа было все равно, что пнуть несмышленыша, протягивающего тебе свое сокровище на доверчиво раскрытой ладошке.

– Сонья! Специально для вас я пожарю картошку «по-славянски», вы же не откажетесь отужинать в моем скромном холостяцком жилище! – восклицал заведующий лаборатории MGH Джим Бьорк с такой страстью, что казалось, откажи – и стареющий, но все еще неистовый ирландец непременно учинит какой-нибудь средней руки теракт. И Соня покорно плелась в «скромное» холостяцкое трехэтажное «жилище» в Кембридж. Для того, чтобы поесть чтото похожее на недоваренное, плохо взбитое пюре.

Даже Джош, и тот постоянно пичкал ее. Благо, еду он готовил сам из неведомо где покупаемых натуральных сырых продуктов.

Но, если честно, Сонечке нравилась Америка. Не Америка же виновата в ее малодушии и неумении решительно отказаться от еды, от приглашения на вечеринку. Соня не умела обижать людей, да у нее это и не получалось. Особенно не получалось обижать хороших людей. Люди же куда важнее тряпок, из которых Сонечка временно «выросла». Да, собственные джинсы, купленные не где-нибудь, а в Риме, давно не застегивались. Кокетливая курточка, привезенная мужем из Швеции, трещала по швам, и она выглядела в ней как дрессированный пингвин. Но в прекрасной стране Америке, в чудесной Новой Англии, в самом сердце ее – городе Бостоне, всем абсолютно наплевать, как ты выглядишь. Сонечка специально подсматривала – никто не оборачивался и не тыкал пальцем в толстух, похожих на свинью из «Ну, погоди!», надувавшую спасательный круг на пляже. Дома такая дама вызвала бы если не явный ажиотаж, то уж насмешливые взгляды исподтишка точно. И никогда такая дама не прогуливалась бы по Бульварному кольцу в топике с голой спиной, коротких шортах и высоких сапогах. А тут идет себе по Парк-стрит и никто в ус не дует. Даже стройная девушка, укутанная в бесформенный черный балахон, и близко не смотрит в сторону безобразной, на Сонин взгляд, несуразно наряженной бабищи. А та идет, прихлебывает кофе из непроливайки, курит и смотрит куда-то глубоко в себя. А нечаянно встретившись взглядом с Соней, дружелюбно улыбается. И уж не отворачивается и не делает «презрительное лицо», как большинство людей на улицах родного Сониного российского города.

А тряпки стоят в Америке гроши, если ты, конечно, не «статусный человек» и тебе ни-ни-ни, чтобы засветиться на распродаже, где доллары превращаются и вовсе в центы. Сонечка совершенно не статусный человек в США. Она всего лишь скромная стажерка не пойми в чем, зато под эгидой ООН. «Полагаю, Организации Объединенных Наций абсолютно все равно, где и за сколько я одеваюсь», – думает Сонечка и заходит в огромный магазин и часа через полтора, потратив на все про все сотню долларов, выходит полностью переодетой. Пакет с любимой курточкой за двести евро и римские штаны за примерно столько же она прижимает к себе и дает себе триста тридцать третью клятву не жрать этот бесконечный синтетический «ожирин».

– А ты занимайся спортом! – посоветовала Соне слоноподобная постдок Гарвардской медицинской школы, с которой они вместе отобедали в студенческой столовке (два ведра еды за пять долларов), и, гордо отрыгнув, проколыхала в сторону бесплатного спортзала. Вот он, прямо тут, за огромной стеклянной стеной, – вся жизнь на виду. Соня завороженно следила за тем, как ее товарка минут десять лениво вертела педали велотренажера. Все в той же зеленой пижаме, в которой сегодня она была в клинике, ела в столовке и, вероятно, в клинику в ней и вернется.