крайне любезен, ответил без принуждения на все вопросы. Возможно, часть его показаний вас заинтересует. Подробности боя пересказывать не буду. В трехнедельной робинзонаде тоже нет ничего интересного. Продукты эсэсовцы съели, в плен не собирались, несколько раз пытались пробиться по подземным ходам, но упирались в завалы и возвращались в свое логово. Внезапно ожила рация, о существовании которой они уже и забыли. Все предыдущие блуждания по эфиру завершались ничем, и герр Нойманн сделал правильный вывод о том, что Берлин пал. По истечении трех недель подземной отсидки жизнь в аккумуляторной батарее еще теплилась. Радист поймал сигнал, представляете? На связь вышел оберштурмбаннфюрер Альфред Штельмахер, непосредственный начальник герра Нойманна.

– Вот как? – Влад встрепенулся. – Он ничего не перепутал? Может, слуховые галлюцинации от долгого пребывания под землей?

– Нойманн истощен, но производит впечатление вменяемого человека, – вступил в разговор Метлицкий. – Он тоже удивился. Это действительно был Штельмахер, командир полка СС, державшего оборону в районе Тиргартен. Помехи шли страшные, но ошибки быть не могло. Голос своего командира штурмбаннфюрер знал. По словам Штельмахера, его люди с утра сидели в эфире, но связаться удалось только с группой Нойманна, в чем нет ничего удивительного. Странно, что он вообще с кем-то поговорил.

– Странно, что из небытия возник оберштурмбаннфюрер Штельмахер, – сказал Влад. – Радиостанция, очевидно, обычная, радиус действия – не более полутора десятков километров. То есть собеседник Нойманна находился в Берлине. Вам не показалось это странным?

– За что купил… – сказал Гаусс и пожал плечами. – Наша прерогатива – работа с военнопленными. Решать, стоит ли использовать их показания – удел других людей.

– Не будем показывать пальцем, – заявил Метлицкий. – Штельмахер спросил, сколько человек в распоряжении Нойманна. Ответ его удовлетворил. Далее он отдал приказ следовать катакомбами в район Тиргартен, при этом описал маршрут, который позволит людям Нойманна не попасться русским. Про союзников он ничего не сказал.

– Во-первых, зачем это Штельмахеру? – Градов начал загибать пальцы. – Во-вторых, где он находится? Если это Берлин, то Штельмахер должен пребывать в плену у англичан. Именно они контролируют западную часть Тиргартена. Другой версии нет. Допустим, Штельмахер сбежал, где-то затаился, добыл рацию. Но зачем ему такая свора изможденных солдат? Не срастается, товарищи офицеры.

– Повторяю, за что купил… – сказал Гаусс. – Это не розыгрыш, товарищ майор. Штурмбаннфюрер Нойманн страдает отсутствием чувства юмора и неумением врать даже своим заклятым врагам. Штельмахер описал ему достаточно сложный маршрут с выходом на поверхность в районе Национальной галереи. Он сказал, что британские солдаты не будут стрелять, хотя и изымут оружие. Но ужасы позорного плена подразделению не грозят. Отправляться немедленно, на дорогу не больше суток. Это все, что сказал Штельмахер. Люди Нойманна двинулись в путь, но, возможно, сбились с маршрута, забрели не туда. Там их и накрыли наши разведчики. Повторно допрашивать Нойманна бесполезно, он сказал все, что знал.

«Зачем Штельмахеру понадобились тридцать вооруженных людей? Загадочных историй в послевоенном Берлине хватает. Слухи растут как снежный ком, превращаются в достоверные сведения, и относиться к ним следует крайне осторожно.

Мне нужно лично пообщаться с Нойманном, но пока не до этого. Прошли сутки, людей не хватает, список подозреваемых продолжает расти.

Впрочем, случаются и приятные моменты. Я тщательно проанализировал данные по отделу контрразведки и пришел к выводу, что его сотрудники к делу не причастны. Большинство из них не владеет полными данными о расположении войск в Берлине. Другие в тот самый злополучный день никуда не отлучались. Третьи не знают немецкого языка. Четвертые не соответствуют требуемым физическим параметрам».

Градов облегченно выдохнул.

– Это все. – Капитан Нагорный вывалил перед начальником кипу бумаг. – Не пугайся, это общая картина. Далее будем работать методом исключения. Нужные пометки имеются. Если появятся вопросы, будем заново разговаривать с начальниками служб.

Ночь выдалась бессонной. Оперативники курили, пили литрами крепкий чай из алюминиевых кружек, ворошили в двадцатый раз одни и те же бумаги. Майору дважды пришлось отправлять нарочного за начальниками служб. Они являлись беспрекословно, терли воспаленные глаза, отвечали на все вопросы, если знали предмет, недовольства не высказывали.

– Даже противно, – прокомментировал этот факт Нагорный. – Подполковник торчит передо мной, капитаном, как школьник перед завучем, разве что по стойке «Смирно» не встает.

К утру список сократился до двадцати имен. Градов отпустил подчиненных спать. Они унеслись, как стрелы из лука, и через минуту соседнюю комнату взорвал дружный храп.

К майору сон пока не шел. Он курил у открытой форточки, анализировал события.

«Скоро список сократится еще больше. Я не сомневаюсь в этом.

Удалось ли сохранить конфиденциальность? Вопрос интересный. Если „крот“ что-то заподозрит, то мигом свернет свою деятельность и станет паинькой. В худшем случае отправится в бега. Сделать это проще простого. Своего агента, в отличие от давешнего капитана из политотдела, союзники не выдадут. Он им крайне интересен. Станут отнекиваться, делать удивленные глаза, и воздействовать на них будет невозможно. Кто же этот тип?»

Градов сел за стол, снова принялся разглядывать сократившийся список. Капитаны, майоры, подполковники и даже парочка полковников – начальники строевой части и картографического отдела. Самое противное, что этот тип мог достойно воевать, а потом в нем что-то сломалось, произошла переоценка. Он решил ступить на скользкую дорожку.

Очередной окурок вмялся в пепельницу.

Влад вспомнил историю со штурмбаннфюрером Нойманном.

«Что тут правда, а что вымысел? Штельмахер не утверждал, что находится в плену, но другого быть не могло.

Район в западной части Берлина, где остались вооруженные эсэсовцы? Глупость, союзники на такое не пойдут, им не нужен удар в спину.

Они хотят использовать вооруженных немцев против Советского Союза? Еще большая глупость».

Майор прошел в смежную комнату, где отсутствовали окна, повалился на скрипящую кровать, уставился в черный потолок.

Жизнь мелькала перед глазами, проносилась, как железнодорожные платформы с танками и орудиями. Неразделенная любовь, выпуск из Подольского пехотного училища, зигзаг в судьбе, особый отдел стрелковой дивизии в Западном военном округе.

Эта служба не была овеяна романтикой. Приглядывать за чистотой морального облика бойцов ему было не по нраву. Он следил за чистотой границы, через которую диверсанты и шпионы дружественной Германии лезли косяками.

Критическая масса лопнула на рассвете двадцать второго июня сорок первого года, когда противник перешел Западный Буг севернее Бреста и одним ударом смял жидкие пограничные заслоны. Танковые части обошли дивизию, зажали в клещи. Из окружения вырвались четыре сотни красноармейцев. Полегли все командиры. Градов вел кого-то на прорыв, помнил, как размахивал пистолетом. Дальше мина под боком – и тишина.

Очнулся он от дикой боли, когда бойцы грузили его в санитарную машину.

– Это особист, брось гада! – прохрипел